Вокально-Инструментальная Эра (1960-1988)
www.via-era.narod.ru
Беседовала Наталья Шкуратова
Аркадий Мелитонян: «Звукорежиссёр – профессия, требующая соучастия»
20182
– Кто ещё из артистов произвел на вас такое яркое впечатление?
– Яркий исполнительский эффект произвел на меня Муслим Магомаев. Это был очень требовательный к себе артист – я впервые встретил такую требовательность к себе наяву. Часто он останавливался и говорил: «Начнём сначала». В чём была причина? Слово не так прозвучало или вообще звучание не понравилось.
Он отслушивал записанное и следил за тембральной окраской: не однообразна ли она? Впрочем, обычно работал он очень тщательно и очень точно попадал в тот тон, который был нужен, в характер… Поэтому много вариантов мы с ним не делали: два, от силы три варианта. Чаще всего с первого варианта всё было готово.
Очень яркий, очень обращающий на себя внимание, с прекрасным голосом и умением владеть им. Конечно, он поражает. Поражает и притягивает. Он сразу тебя берёт – раз! – и ты исчез, ты весь в нём. Ему не надо ходить, двигаться, пританцовывать. Вот он встал, руки расположил спокойно, в глаза смотрит, голос… И вам кажется, что он не стоит на месте, что он танцует. Вот такой своеобразный магнетизм. Определённый гипноз. И если в звучании с ним мог ещё кто-то сравниться, то в этой исключительной самоподаче – нет.
Он приехал в Москву в 1964 году. Арно Бабаджанян привёл его на радио и показал главному редактору. И многие песни Бабаджанян написал именно для него. Так же, как Пахмутова для него написала знаменитую «Мелодию». Но в ГДРЗ работало много исключительных артистов. Просто даже трудно начать перечислять их. Много. Практически все.
– Назовите хотя бы несколько крупных коллективов, с которыми вы работали?
– Большой симфонический оркестр, Оперно-симфонический оркестр, Концертный эстрадный оркестр (Людвиковского), Оркестр русских народных инструментов, Эстрадный оркестр (джазовый состав), Большой хор радио и телевидения, Русский народный хор, Большой детский хор, Ансамбль песни, Ансамбль электоромузыкальных инструментов – это коллективы, которые состояли в штате радиовещания и телевидения.
 |
У каждого из них были свои программы, определяемые редактурой. Работы было много, приходилось напряженно трудиться всем звукорежиссерам, в том числе и мне.
– Вы могли бы рассказать о том, как вам работалось с Иосифом Давыдовичем Кобзоном?
– Впервые он пришел к нам, когда был еще студентом Гнесинского института. Вместе с Виктором Кохно они исполняли песню композитора Аркадия Островского «На что нам юность дана». Вот они появились у нас в первый раз: интересная пара. Постоянно друг друга разыгрывали, перебрасывались шутками. Но пели хорошо. Кохно – тенор, Кобзон, естественно, баритон. Он тембрально выделялся голосом, его окраска довольно красивая. На нас произвело большое впечатление и содержание этой песни, и как они это сделали, – было очень занятно.
– С ним легко было работать? Насколько требовательным артистом он был?
– Работать с ним было довольно легко: он помнил все замечания, исполнял без ошибок и обычно вполне хватало двух-трех вариантов для того, чтобы завершить работу. Он быстро схватывал, был требователен к себе, к существу того, о чем он пел. Настоящий профессионал, несмотря на его молодой возраст, – он ведь был еще студентом тогда.
– Тогда уже было видно, что это большой артист?
– С самого начала в это не верилось, можно было принять это за эпизодический случай. Но в конце концов своим упорством и своим трудом он заставил верить в себя, заставил слушать себя и понравился всем. У него был довольно красивый голос, он был очень трудолюбив…
– Как дальше развивалось ваше сотрудничество? Вы были свидетелем развития его карьеры…
– В его карьеру я включался эпизодически, и каждый раз ощущал какие-то изменения в лучшую сторону. А вообще он был юморист, легкий в общении, с ним было приятно и комфортно.
– А вам лично с каким жанром было интереснее всего работать?
– Я работал со всеми жанрами. Какой мне нравился? Знаете, зависело от исполнителя. Не могу, например, отказаться от Чайковского, его симфоний.
– В чьей записи они вам нравятся? Чья интерпретация ближе всего?
– Мне очень нравится Светланов. Его Чайковской очень нервный, импульсный, порывистый. Такая борьба за жизнь обязательно должна быть взрывной – у Светланова как раз такой Чайковский. Он же сделал у нас целую тетрадь записей Чайковского, записал все симфонии.
– А как вы слушаете, например, запись симфонического оркестра? Что для вас важно?
– Когда я слушаю оркестр, прежде всего я выделяю смысловую часть, а к ней уже подстраиваю все посторонние определяющие противосложения. Что хорошо и одновременно плохо в симфоническом оркестре? Существуют шумы, связанные с исполнительским мастерством. Совсем отделяться от них не имеет никакого смысла. Но сделать их комфортными, чтобы они не мешали и делали музыку живой, – это уже задача. Шумы бывают разного характера, например, шум канифоли, щелчки при пиццикато. И звукорежиссер может уйти от этих шумов, расположив микрофон соответствующим образом.
– То есть, многое зависит от вкуса и профессионализма звукорежиссёра?
– Полностью. От его вкуса и способностей. От способа слушать музыку. Ведь каждый человек её слушает по-разному.
 |
– Какого композитора труднее всего писать? Или звукорежиссёры так не оценивают композиторов?
– Нет, есть трудные композиторы, конечно. Современную музыку трудно писать. Прокофьева, например. Потому что у него равнозначны практически все детали. Там нет ничего лишнего. Стравинского трудно писать. Шостаковича: кажется, что в его музыке постоянно есть что-то инородное. Но это инородное, мешающее, всегда имеет свою нить логики.
– А в чём вообще заключается талант звукорежиссёра? Откуда ребята приходят в эту профессию?
– Хорошим звукорежиссёром чаще всего становится тот человек, который является хорошим исполнителем, независимо, на каком инструменте: певец, пианист, скрипач, кларнетист, флейтист, тубист…
Сам я по профессии – дирижёр военного оркестра, закончил военный факультет Московской государственной консерватории, в этой должности проработал 17 лет.
Затем я пришёл на радио. Сначала года три работал музыкальным редактором в отделе массовых жанров. Затем поступил на курсы звукорежиссеров, окончил их и прошел по конкурсу в ГДРЗ на должность звукорежиссёра.
– Правильно я понимаю, что прежде всего у звукорежиссёра должны быть хорошие уши?
– Хорошие уши никому и никогда не мешают. А если к ушам добавить хорошую голову – тогда работа звукорежиссёра останется незаметной слушателю. К чему и стремится хороший звукорежиссёр.
– Когда вы слушаете записи, вы слушаете работу своего коллеги?
– Вынужден. Например, я слышу несовпадение авторского замысла с исполнением, слышу акустические помехи, неправильно выстроенный баланс звучания инструментов, исполнительские дефекты. Звукорежиссер может избежать кое-каких дефектов.
– Получается, что звукорежиссер – это профессия, требующая самоотречения? Звукорежиссёр стремится выгодно подать исполнителя. Все слушают запись, восхищаются исполнителем и даже не подозревают, каков вклад звукорежиссёра.
– Не самоотречения, а соучастия. Без соучастия всем замечаниям звукорежиссера – грош цена. Он должен чувствовать настроение коллектива. Чувствовать, что пора сделать перерыв. Чувствовать – довольны ли музыканты его работой.
Иногда я слушаю запись, и мне исполнители говорят: «Надо сделать еще вариант», а я отвечаю: «Ничего не надо». Потому что они хотят поправить какие-то технологические шероховатости, а мне понравилось настроение, с которым было исполнено. И с согласия исполнителя мы оставляем этот вариант нетронутым.
– Я слышала, что даже иностранные артисты порой приезжали, чтобы сделать запись в ГДРЗ. Не могли бы вы рассказать об опыте работы с ними?
– Да, конечно. Например, в 1986 году две пластинки были выпущены американской фирмой Sheffield Lab. Эта фирма очень заинтересовалась оркестром Московской филармонии и дирижером Дмитрием Китаенко.
Представители этой фирмы – продюсер, ассистент, звукорежиссер, два оператора и дирижёр Лоуренс Лейтон Смит – приехали в августе 1986 года в ГДРЗ, чтобы записать две программы в исполнении симфонического оркестра Московской филармонии. Одна программа состояла из произведений русских и советских композиторов, другая – из произведений композиторов Соединенных Штатов. Композиторы Копленд, Гершвин, Гриффс, Айвз в интерпретации Дмитрия Китаенко, и композиторы Шостакович, Глазунов, Глинка, Чайковский и Мусоргский в интерпретации американского дирижёра записывались в течение нескольких дней в Пятой студии.
 |
По окончании этой напряженной работы состоялся концерт – непосредственно в Пятой студии, на публике. Он прошел с огромным успехом. Американские специалисты остались очень довольны акустическими данными этой студии, исполнителями и условиями работы. Сведение, монтаж и изготовление пластинок происходило в Америке. Мы наблюдали за этой работой с профессиональной точки зрения. Это было и необходимо, и очень интересно.
Кстати, этот случай не был единичным. Будучи на гастролях в Советском Союзе, знаменитый джазовый музыкант и композитор Дюк Эллингтон со своим коллективом согласился на творческую встречу в ГДРЗ с нашим эстрадно-джазовым оркестром под руководством Вадима Людвиковского.
Эта встреча состоялась также в присутствии восторженных зрителей в Пятой студии. Знаменитые джазмены, в том числе и Дюк Эллингтон, выступали с импровизациями под аккомпанемент оркестров. Состоялся так называемый международный джем-сейшн. Думаю, если бы акустика им не понравилась, этого праздника не состоялось бы.
– Я слышала о том, что в ГДРЗ существуют фондовые записи, которые сейчас распродаются или уничтожаются. Что это могут быть за записи?
– Фондовая запись – это работа, выполненная с особой тщательностью и рассчитанная на долгое хранение в фонотеке с возможностью использования в радио и телепередачах. Все записанные произведения в фонотеке пронумерованы, приняты художественным советом. В этих работах названы авторы, исполнители, звукорежиссер и дата исполнения. Чем больше таких работ по количеству, качеству и разнообразнее они в жанровом исполнении, тем богаче фонотека и тем бережнее нужно их хранить. Некоторые записи со временем приходится реставрировать. Например, там есть записи Ленина, сделанные на несовершенной технике. Впоследствии эти записи отреставрировали – за эту работу звукорежиссеры Гаклин и Жорников получили государственную премию. Также есть записи Шаляпина, Руслановой, Надежды Обуховой…
– ГДРЗ занимался в том числе и этой работой?
– ГДРЗ создавал фонд для радиовещания. Вот только представьте – сейчас из всех точек круглосуточно звучит музыка. Откуда она берётся? Она берётся из фонотеки. Всё, что у нас сейчас есть, музыкальное, часть спектаклей, часть опер, оперетт – всё это хранится в фонотеке на телевидении и используется в передачах.
 |
– ГДРЗ долгое время сотрудничал с фирмой «Мелодия». Не могли бы вы рассказать об этом сотрудничестве?
– ГДРЗ возник раньше, чем фирма «Мелодия». Вначале в ГДРЗ предполагалось выпускать пластинки. У нас уже существовали цехи по их изготовлению. Но радиовещание так быстро росло и развивалось, что места не хватало. Поэтому фирма по выпуску пластинок была выделена отдельно как самостоятельное предприятие – фирма «Мелодия». Сотрудничество это не прекращалось никогда, оно существовало постоянно, пока существовал ГДРЗ. Мы всегда были тесно связаны.
– Считаете ли вы, что здание ГДРЗ представляет только мемориальную и музейную ценность? Или необходимо, чтобы его продолжали использовать по назначению, эксплуатировать студии? Каким вы видите будущее ГДРЗ?
– Это здание нельзя трогать – оно неприкасаемо. Это музей, но музей работающий. Знаете, есть такое выражение – «намоленное место»? И в этом здании ощущается такое состояние. Всё на вас воздействует внушительно, серьезно, весомо. Когда вы туда приходите, возникает ощущение, что вы собираетесь сделать что-то значительное.
В то же время здание дает тебе чувство свободы. Когда входишь в вестибюль, проходишь дальше в зал перед аппаратными, – а он с высокими потолками, с широким расположением стен, весь мраморный, гулкий – чувствуешь, что здесь всё выходит за рамки обыденности, ощущаешь величину.
– Даже удивительно, что кому-то пришло в голову перестать использовать эти студии по назначению…
– Я чувствую недопонимание со стороны тех людей, которые требуют передать эту студию. Они не понимают, что это попросту невозможно. Это катастрофическое событие.
Закрыть ГДРЗ невозможно. Переместить его в другое место невозможно. На это потребуется много лет. Это будут потерянные годы. Работа остановится, и потеря эта будет невозместимой.
Любим мы устроить себе искусственно преграды, а затем их преодолевать. Но эти преграды мы не преодолеем. Мы просто потеряем часть удачной судьбы.
 |
– Что с этой студией будет делать следующий владелец?
– Вот об этом и я хотел спросить. Ситуация странная: о студии горюют те люди, которые с ней расстаются, но не радуются те, которые ее приобретают – кстати, о них мы ничего не знаем.
Ради чего это делается? Зачем они приобретают эти студии?
Потому что перестать эксплуатировать эти студии в музыкальных целях – это значит стереть всю ту работу, которая была проведена. Ведь там все сделано для того, чтобы звучало хорошо. Это специальное сделанная, выверенная годами и даже десятилетиями студия, предназначенная исключительно для того, для чего и была создана. Ни для чего иного ГДРЗ не подойдет. Это специализированное предприятие, идеально приспособленное для тех задач, которым оно служило. Единственное предприятие, которое могло бы использовать это здание по назначению, это та же фирма «Мелодия».
– Я знаю, что вы также много времени преподавали в Гнесинке. Могли бы вы рассказать о своем педагогическом опыте, о студентах?
– Да, это важное и значимое время, за которое Российской академией музыки выпущено более 200 специалистов. Звукорежиссеров, обладающих глубокими знаниями и широкой эрудицией в области звукозаписи. Это новое поколение специалистов, некоторые из них проходили стажировку в ГДРЗ, а после выпуска остались там работать. Все они обратили внимание на то, какое большое значение имеет в нашем государстве профессия звукорежиссера.
 |
Ведь очень важно иметь специалистов, обеспечивающих внятное радио и телевещание. Причём эта внятность определяется не только текстом, но и исполнительским мастерством актеров и музыкантов. Все студенты, ставшие выпускниками Российской академии музыки и мечтающие поступить туда, огорчены происходящими событиями и уверены, что ГДРЗ останется государственным предприятием и будет с успехом использоваться по назначению.
– А вы тоже в этом уверены?
– Я на это надеюсь.