Георгий Симонян
... жаль, что сейчас нет худсоветов.
(июль 2018)2
 |
-Давайте поговорим о проекте «Женсовет». Как он родился?
Мы со Светланой Лазаревой уже были женаты. Поехали вместе в Юрмалу для ее участия в конкурсе. Но Света выступила там неудачно. Так же неудачно там выступила Алина Витебская, которую привез туда продюсер и по совместительству муж – Харитон Витебский. Света с Алиной на почве неудачи познакомились. Идея создать коллектив родилась случайно. Сидят Света с Алиной и в очередной раз обсуждают свои неудачи. В комнату входит Харитон. И произносит фразу:
- Ну, что, женсовет, всё печалитесь?
И тут меня цепляет слово «женсовет». На волне перестройки были популярны такие общественные организации и такого рода словечки стали очень актуальными. Вот так и появилось название.
-А как появилась третья участница, известная в будущем как Лада Дэнс?
Витебские были из Калининграда. Оттуда же и Лада. Она присутствовала на конкурсе в Юрмале, но участия в нем не принимала. Тогда же Ладу и пригласили третьей участницей в состав «Женсовета».
Я написал несколько сатирических текстов, Харитон сочинил музыку. Девочки все это записали и сняли пару клипов. Но толком из этого проекта ничего не получилось. То ли я написал плохие стихи, то ли Харитон написал плохую музыку. Но это не оказалось востребованным продуктом. Кроме того, Света Лазарева там не прижилась. У нее вообще характер не самый уживчивый. Через несколько месяцев меня как сопродюсера Харитон пригласил к себе и сообщил, что Света и девочки не сработались. И они ее просят уйти из коллектива. Мне же было предложено продолжить работу. Но я из солидарности с женой тоже решил покинуть проект. А через некоторое время умер и сам проект.
-Про Витебских давно ничего не слышно?
Они сначала уехали в Болгарию, а потом перебрались в Америку. Там и сейчас проживают.
-Расскажите о появлении одной из самых трогательных ваших песен «Мамины глаза»?
Мне позвонил Женя Кобылянский и предложил готовую музыку. Так же высказал свои пожелания: ему представлялось еврейское местечко и что-то связанное с этим. Я много раз прослушал его мелодию и у меня получились именно такие стихи – про мамины глаза. Ничего про еврейское местечко там не было, но был один момент, где я в припеве вставил причитание «Мамины глаза, ой-ёй-ёй, не плачьте только, мамины глаза…». Это единственный отсыл к тому, что предлагал Евгений.
 |
Я сразу решил, что будет петь Тамара Гвердцители. Я ей позвонил, включил минусовку и пропел эту песню. Тамара даже всплакнула, когда все выслушала. И сказала, что очень хочет петь эту песню. А я и не представлял другого исполнителя этой песни.
-Тамаре очень подходит эта песня. И поет превосходно.
Тамара Гвердцители – великая певица!
-Мне кажется, что с Вячеславом Добрыниным вы написали не меньше двадцати песен?
Двадцати, наверное, нет, но много написали. Встреча с Вячеславом Добрыниным сыграла в моей жизни особую роль. Мы познакомились в редакции радиостанции «Юность» в 1986 году. Быстро сошлись и стали друзьями. Мы могли часами разговаривать по телефону и из этих наших разговоров получались песни.
-Правда, что в первой половине дня ему лучше не звонить?
Слава человек ночной. Очень поздно ложится спать и поздно встает. Раньше трех часов дня ему звонить бессмысленно.
 |
-Вы сыграли определенную роль в том, что он сам запел свои песни?
Постоянно кто-то не приезжал на запись. Например, когда не приехал Михаил Боярский, то я уговорил Славу самому спеть нашу песню «Спасатель (Ах, друзья, мои друзья…)». Это был первый опыт. Время в студии было оплачено – зачем добру пропадать? В следующий раз не приехал Коля Расторгуев, и Слава сам записал «Не сыпь мне соль на рану». Именно после исполнения этой «нетленки» Вячеслав стал настоящей звездой, а я утвердился в роли автора-шлягериста. А песня пошла в народ.
-По поводу текста песни «Не сыпь мне соль на рану» вам предъявляли претензии?
Добрынину часто что-то говорили по поводу той или иной фразы. Особенно его ревновал постоянный соавтор Леонид Дербенев. Например, он считал, что фраза «не говори навзрыд» – это не по-русски, что, мол, и неудивительно, откуда Осиашвили может знать русский язык. Мне приходилось объяснять, что говорить навзрыд означает говорить, сдерживая рыдания. Но это не действовало, и Добрынин сомневался. Тогда я прибегнул к авторитету классика и вспомнил Пастернака с его стихами «Февраль. Достать чернил и плакать, писать о феврале навзрыд». То есть писать навзрыд можно, а говорить, получается, нельзя? Ведь в этом и есть, в частности, поэзия, чтобы сказать как-то по-новому. Вообще, мне часто приходилось доказывать своё право выражаться так, как я считаю нужным.
-Добрынин писал в этом случае музыку на готовый текст?
У меня уже было стихотворение, написанное под впечатлением от сказки Петра Ершова «Конек-горбунок». В этой сказке в какой-то момент Иванушка-дурачок режет себе палец и, чтобы не уснуть, посыпает его солью. Это стихотворение я и показал Славе Добрынину. Ну, а дальше вы знаете.
-Я считаю, что аранжировка песни «Не сыпь мне соль на рану» очень интересная...
Согласен. Аранжировка, в частности, виолончельные ходы сыграли свою роль в успехе этой песне. Как и, к примеру, соло на саксофоне в нашей песне «Капля в море». Это сыграл молодой и кудрявый тогда Женя Кобылянский.
-Кто делал аранжировки ваших с Добрыниным песен? Не Алексей ли Пузырев?
Не могу точно ответить на этот вопрос. Знаю, что нашу первую песню «Спасатель» аранжировали другие музыканты. Пузырев пришел в коллектив Добрынина позже. Но что-то и он делал. Сам Слава тоже принимал в этом участие.
-С Добрыниным вы написали несколько песен для Шуфутинского.
Я очень горжусь одной малоизвестной песней «Мамы не стало». Миша очень здорово ее исполнил. Песня цепляет.
-Очень неожиданным было исполнение этакой кафешантанной песни «За милых дам»?
Шуфутинский тогда действительно смотрел немного в другом направлении. Пел песни Розенбаума, Митяева. Надо сказать, что Миша исполнитель всеядный. Он и «Белые розы» пел. И получалось довольно оригинально.
С Мишей у нас была одна любопытная история. В 1998 году он пригласил меня на свой юбилей, ему исполнялось пятьдесят. Я долго думал, что ему подарить. В результате зашел в цветочный магазин и купил какое-то растение в горшке. Торжество происходило в ресторане. Я принес этот подарок, вручил. А через несколько месяцев я оказался в его офисе в гостинице «Пекин». И Миша мне показывает тот самый горшок с растением:
- Помнишь, ты мне его подарил?
А в горшке уже немаленькое дерево. И потом, когда он переехал в другой офис, забрал его с собой. А потом вообще перевез к себе домой. Это растение продолжало и продолжало расти. И превратилось в большое дерево.
 |
-Как ваша с Добрыниным песня «Колодец» оказалась в репертуаре Ярослава Евдокимова?
Я могу ошибаться, но мне кажется, что это Ольга Борисовна Молчанова попросила Славу отдать песню Евдокимову. Ни до, ни после Слава для Евдокимова ничего не писал. Слава тогда меня поставил перед фактом – будем писать «Колодец» с Евдокимовым. Помню, что записывали в тон-ателье в Останкино. Недавно виделись с Евдокимовым. Он мне сказал, что этой песней начинает концерт и ею же заканчивает.
-Одну вашу песню исполнял Александр Кальянов?
У меня был текст - легкий, юморной. Назывался «У опера с Петровки». Я показал этот текст Саше, текст ему понравился. И он меня познакомил с Игорем Зубковым, который работал у него аранжировщиком на студии. Игорь написал музыку, Саша исполнил.
А с Игорем Зубковым мы еще написали песни для Людмилы Николаевой. Для ее программы «Русская душа», песни назывались «Золотая ярмарка» и «Где же любовь моя», и «Не стерпелось, не слюбилось» для Натали. Но главное наше произведение (улыбается) – это, несомненно, Гимн Авторадио, которому уже почти двадцать лет. Ну и, конечно, песню «Не перебивай», которую исполнила Алика Смехова.Я рассказал Алике о том, какую роль в моей судьбе сыграла повесть ее отца, она вместе со мной поудивлялась тому, как лихо бывают закручены жизненные сюжеты, и мы вместе решили, что все в этой жизни взаимосвязано и закольцовано.
-Сколько песен вы написали с композитором и исполнителем Вячеславом Малежиком?
Три песни. Особенно мне нравится «Грустная история».
Вот что рассказывает Вячеслав Малежик о совместной работе с Симоном Осиашвили:
-Мы действительно написали и записали три песни. Смастерили их удивительно быстро. Симон как-то вечером заехал ко мне с тремя текстами, которые у него уже были готовы. Я взял гитару и практически с листа все три текста пропел, на ходу придумывая мелодию и гармонию. Если быть до конца честным, то один мотивчик у меня уже был придуман - я до приезда Осиашвили сочинял песню на слова Игоря Кохановского, и мелодия, которую я придумал, удачно легла на стихи Симона. Получилась «Грустная история». Мне не очень нравилось, что у нас получалось с Игорем, и я ему так ничего и не придумал. Зато с Симоном мы вдогонку придумали «В нашем кафе» и ещё «Письмо».
Почему-то больше мы ничего не написали, но те три песни хороши, и я их до сих пор люблю.
«Грустную историю» мне помог записать Петя Подгородецкий. С ним же мы записали и спели «В нашем кафе». Из «Письма» получился симпатичный романс, который убил звукорежиссёр на записи, потеряв один из каналов при микшировании. Потом я эту песню никуда не показывал, считая браком, а переписать так и не удосужился, хотя песня очень достойная. А «В нашем кафе» я позже переписал с Валей Дьяконовым. Видео нашего с ним дуэта можно найти в Интернете.»
-Еще одним хитом стала ваша песня с Павлиашвили «Ты мой бог»?
Это был, кажется, 1989 год. Мне позвонил Сосо Павлиашвили и пригласил приехать к себе. Сказал, что надо написать песню для одной красивой женщины. Я приезжаю и вижу, что захожу в дом, где жил тогда Слава Добрынин. Правда, иду в другую квартиру (смеется). Открывает дверь женщина. В очках, в веснушках. Выходит Сосо и знакомит меня … с Ирой. Оказалось, что женщина, которую я совершенно не узнал, Ирина Понаровская, которую я привык видеть совершенно другой. Сосо наигрывает на фортепиано мелодию и отдает мне кассету с записью. Я приезжаю домой и начинаю многократно ее слушать. И у меня появляется первая фраза – «Ты мой бог». Дальше все складывается. Я привожу этот текст Сосо и Ире, зачитываю. И Ира меня спрашивает:
-Откуда ты знаешь, что чувствует влюбленная женщина?
Я не знаю, что чувствует влюбленная женщина, просто я видел, как Ира смотрела на Сосо, когда он играл эту мелодию в первый раз. Но, что интересно, Ирина стеснялась исполнять эту песню. И первое исполнение ею было с маленьким темнокожим сыном. Она обращалась к сыну:
Ты – мой бог!
-Для Филиппа Киркорова вы написали песни «Любовь – пять звезд» и «На небе». Автором музыки является Александр Добронравов. Когда вы с ним познакомились?
Я знал Александра еще по «Веселым ребятам». Потом он уехал за рубеж. По его приезду мы где-то пересекались, но не сотрудничали. Но однажды мы оказались вместе в Средиземноморском круизе. Тут уж деваться было некуда. Песня «На небе» мне самому очень нравится. И Киркоров ее хорошо исполнил. Я бы сказал, что это его песня.
 |
-Пугачева записала две песни с вашими стихами?
Первой песней стала «Ухожу». Автор музыки Игорь Крутой. Он и отнес ее Пугачевой. Алла Борисовна очень быстро записала эту песню. Часто бывало, что песни, которые приносили ей, залеживались годами. Эта песня оказалась исключением.
А вторая песня была записана спустя почти десять лет, в 2007 году. Автор музыки Александр Лукьянов. Пугачева сделала великолепный видеоряд к этой песне. Что-то связанное с призывниками. Эту видеозапись можно найти в Интернете. Получилось очень трогательно.
-Вы давно знакомы с Игорем Крутым?
С Игорем мы знакомы были очень давно, еще до его прогремевшей «Мадонны». Он тогда работал в коллективе Валентины Толкуновой. И периодически мы с ним пишем песни. Например, «Бабы-стервы» для Аллегровой, «Каждый день с тобой» для Кристины Орбакайте. «Все цветы» для Баскова.
-Эта песня была сразу ориентирована на Баскова?
Игорь Крутой мне сразу сказал, когда показал музыку, что хочет написать песню для Коли Баскова. Так что она сразу предназначалась для Николая.
-Приходилось ли вам сталкиваться с произволом худсоветов?
Однажды. Когда Тухманов представлял на худсовет фирмы «Мелодия» нашу песню «Старое зеркало». Им показалась, что одна фраза чуть ли не плагиат из песни Антонова и Танича «Зеркало». И, представляете, сами члены худсовета порекомендовали какой фразой можно заменить ту, которая была в моих стихах. Конечно, это мне очень не понравилось, но пришлось подчиниться. Я тогда был практически неизвестным автором и никакого авторитета у меня не было.
А в дальнейшем претензии ко мне были только у редакторов. В песне «Дорогие мои старики» были претензии к фразе «мы еще повоюем». Эту фразу называли чуть ли не милитаристской. А про песню «Не сыпь мне соль на рану» я уже рассказывал. Сейчас это выглядит смешным, а тогда мне, молодому начинающему автору, было не до смеха. С другой стороны, очень жаль, что сейчас нет худсоветов. Они как минимум следили за грамотностью.
-Вы знакомы со своими коллегами-поэтами? Есть ли среди них ваши друзья?
Прям уж таких друзей нет, но есть очень хорошие знакомые. Всегда очень рад общению с Кареном Кавалеряном. Давно знаю Александра Шаганова, но не так давно оказались вместе в жюри фестиваля «Красная гвоздика» в Йошкар-Оле. Ехали туда в одном купе, близко пообщались в течение нескольких дней.
 |
-Симон, вы бывали на родине предков в Грузии? Есть ли там родня?
Бывал. Чаще в детстве с отцом. В Тбилиси был последний раз в 1990 году. В середине 90-х ездил в Аджарию, а два года назад был в поездке по Кахетии. Родственников у меня там не осталось. Кто умер, кто уехал. Так что с Грузией сейчас меня ничего не связывает, только, быть может, вот это стихтворение.
* * *
Опять Куры гортанный говор
мне снился.
Снова речь отца
я понимал,
и в окна бился
неведомых растений цвет,
и восседал угрюмый дед,
как изваянье, у крыльца
давно заброшенного дома –
но небо, тяжелей свинца,
опять решало по-другому,
и все смывал великий дождь,
и стыдно было просыпаться
и, унимая пальцев дрожь,
поспешно за перо хвататься,
чтобы развеять горький сон,
забыть гортанный тяжкий стон –
дед не узнать меня грозился…
Здесь, в беспощадной тишине,
иной язык доступен мне
и лишь молчанье – по-грузински.
Опять Куры гортанный говор
мне снился.
Снова речь отца
я понимал,
и в окна бился
неведомых растений цвет,
и восседал угрюмый дед,
как изваянье, у крыльца
давно заброшенного дома –
но небо, тяжелей свинца,
опять решало по-другому,
и все смывал великий дождь,
и стыдно было просыпаться
и, унимая пальцев дрожь,
поспешно за перо хвататься,
чтобы развеять горький сон,
забыть гортанный тяжкий стон –
дед не узнать меня грозился…
Здесь, в беспощадной тишине,
иной язык доступен мне
и лишь молчанье – по-грузински.