Николай Добрюха..
Рок из первых рук.
(Молодая гвардия, 1992.)
Глава 9.
3
Вместе с тем мое счастье в том, что вокруг все больше людей, которые прошли школу «Веселых ребят». Взять хотя бы самые новые формирования: скажем, ансамбль «СВ» — практически вторые «Веселые ребята», там их, по-моему, 75 процентов. И вот это очень приятно, что принципы, которые у меня есть, продолжают жить в наших выпускниках: Малежик, Барыкин, та же Пугачева, тот же Градский, хотя он ушел в какие-то другие вещи, дальше... Глызин! Что это? Это практически то же самое. В него, как и во всех остальных названных людей, практически вошел тот же самый наш творческий метод. А это главное! Таким образом, все они независимо от своего сознания стали пропагандировать наши принципы.
— То есть корни все равно видны? Вот дерево новое, а начнешь корни искать, сразу ясно, откуда оно...
— Безусловно. Безусловно. И это мне как педагогу, и как руководителю, и как тренеру в общем очень приятно... Именно поэтому мне небезразлична судьба бывших «Веселых ребят» Глызина и Буйнова.
Здесь я хочу заметить, что популярность — элемент скромности. Когда человеку дается чуть больше и когда его больше выделяют из коллектива, человек начинает как-то снижать свои требования.
— Получается, Буйнова выделяли?
- Почему? И Глызина выделяли. И Буйнова выделяли. Но не в этом дело. «Звезда» тем и хороша, что она ловко чувствует, когда ей надо выделиться, а когда ей надо быть членом коллектива. С ними этого не произошло. Люди оказались не готовы к популярности. Произошел некоторый раскол «я» и «коллектив» или «моя» позиция и «коллектива». И здесь, конечно, не состыковывалось их дальнейшее развитие. Поэтому приходилось вводить новые силы, поскольку коллектив — это пятерка единомышленников, как пять пальцев на руке.
Мне кажется, уход Буйнова... Дай бог, как говорится, но посмотрим, что будет дальше?! Я не думаю, что это верное решение для Александра Буйнова. Потому что этот человек, в принципе, хорош как краска в большой программе какого-то крупного коллектива. При всем моем прекрасном отношении к нему я не верю, что творчески он сможет потянуть как солист-вокалист на сольный концерт, потому что по вокальным данным и по каким-то чисто специфическим моментам, да и по возрастным (а ему уже за сорок) ему будет очень трудно доказать свое место под солнцем в качестве самостоятельного певца. Хотя я желаю, чтобы у него все хорошо получилось.
Буйнов проработал в ансамбле 17 лет... И всю жизнь у меня он, конечно, был как краска. Когда я решил проблему клоунов «рыжего» и «белого» по принципу «Бима и Бома», то «рыжего» клоуна играл, мягко говоря, Буйнов, а «белого» — Глызин. Таким образом, мною рисовалась картинка двух контрастных исполнителей.
— Эта находка Слободкина или же чистая случайность?
— Ну как так? В свое время я сделал «Бродячих артистов»... Помню, пришел ко мне опять же неизвестный никому Лева Варданян, я бы сказал, с большим восточным темпераментом молодой человек и с большими, так сказать, амбициями, но, несмотря на это, я сделал эту песенку, повез ее в Болгарию, сделал видеоклип и успел вставить его в «Новогодний огонек». Благодаря всему этому образ двух неразрывных клоунов из «Бродячих артистов» увидел свет и приобрел славу.
Кстати, Буйнов — первый советский артист, вышедший на эстраду в женском платье — в песенке «Бродячие артисты» — и закрепивший этот образ в «Тете»: «Не волнуйтесь, Тетя, Дядя на работе, а не с кем-нибудь в кино...» А еще позже развил его в сценке «за чашкой чая».
— Ну а что Слободкин мог бы сказать о «Банановых островах»?
— Ну что можно сказать о «Банановых островах»? Ни Матецкий, ни Чернавский не ожидали такового эффекта, а когда он обнаружился — началась опять-таки борьба за то, кто это сделал и как это сделал...
— И кто же все-таки это сделал?
— Как кто? «Веселые ребята»! А запись производил Юра Чернавский в нашей студии. Концепцию же сформировали они, хотя я им сразу сказал, что это типичный музыкальный речитатив от Мусоргского, а вот тематика — это от Чуковского. В итоге получилась речитативная «чукоккала». Типа «рэпа». Фактически мы первыми в стране «застолбили» стиль «рэп», от которого потом пошли все современные рок-группы.
Меня всегда раздражала вот эта вот «англизация» русского языка: «О, я тьебья льюблью...» Поэтому я всегда искал и находил исконно русские обороты, стараясь приблизить роковую речь к большой русской речи — без всяких там англоязычных слов. Вот так складывалась та ситуация. Ну... мы, естественно, молчали насчет своего авторства. Между тем записанную нами на магнитофон музыку начали тиражировать по стране. Позже некоторые молодежные издания были вынуждены признать «Банановые острова» лучшим альбомным открытием года.
Здесь я хочу сказать, что, в принципе, вот эти хит-парады бывают объективными, бывают необъективными. Мне о них трудно толком говорить. Я на них особо не обращаю внимания, потому что после 25 лет на это уже смешно обращать внимание, поскольку, как говорится, история сделана!
Тем более сейчас, когда у меня есть возможность возглавлять театр... Кстати, «Веселые ребята» и в этом деле были первые...
— Разве и «театр песни» «Веселые ребята» придумали? А я думал, что эта идея принадлежит Пугачевой.
— Да-да. Именно «Веселые ребята» первыми вышли в ранг театра...
— Как это?
— Ранг театра! Ранг театра... (Он на меня так посмотрел, дескать: «Ты что? Не понимаешь, что это такое???» — что я тут же забыл свой «нелепый» вопрос.) Но,— продолжал Слободкип,- главное событие для ансамбля «Веселые ребята», конечно, в том, что мы в мае 1989 года стали учредителями Международного музыкального центра. Сейчас начинается строительство этого центра на Старом Арбате. Это по той же стороне, где находится Культурный центр Грузии. В доме нашего будущего Центра во время Отечественной войны 1812 года жил маршал Мюрат. Уже идет реконструкция. Строить будут (но заказанному мною австрийцам проекту) те же австрийские специалисты, которые сделали Центр ООН в Вене.
Достает и начинает показывать мне свои «австрийские проекты» Межмузцентра. Я не выдерживаю «грандиозности замыслов» и, зная, что все познается в сравнении, спрашиваю... без всякой задней мысли: «Если сравнить это с тем, что сделала Пугачева на своих «Рождественских встречах», то...» Однако хозяин «австрийских проектов» не дает мне договорить, бросая не терпящую возражений фразу: «Умоляю—не надо! Ну что за манера?..» И продолжает: «Для филармонических музыкантов мы строим роскошный зал, который будет конкурировать с лучшими концертными залами страны. Мы строим одну из самых серьезнейших видеостудий в стране, плюс аудиостудию цифровой записи — одну из лучших в Вострчной Европе. Мы также строим картинную галерею при концертном зале: зритель может прийти, предположим, на Скрябина, а там в это время можно сделать экспозицию, скажем, импрессионистов. Мы откроем здесь и ресторан, естественно, фирменный. Центр создается для того, чтобы способствовать популярности новых групп и новых имен. Центр — уникальный, и аналогов ему пока нет, потому что здесь будет и классика, и эстрада... Концертный зал делается для классической музыки и для серьезных театральных постановок...
«Веселые ребята» первыми стали играть классику. И Паганини, и Баха, и Прокофьева, и Грига играли, и Моцарта... И задолго до того бума, который был на Западе. «Веселые ребята» чувствовали все это. У них все есть! То, что я строю «классический зал», быть может, означает, что я возвращаю свои долги но юности — все-таки таким образом я смогу отдать долг классическим музыкантам...
Когда меня избрали в Президиум Центрального правления Всесоюзного музыкального общества, музыканты, особенно классические, с большим интересом отнеслись к идее того, чтобы «Веселые ребята» стали одними из учредителей Международного музыкального центра, который будет осуществлять большие творческие связи со всем миром музыки... Планов много, но главное, еще есть заряд на перспективу роста.
Мы всегда пропагандировали нашу национальную эстетику, пропагандировали мелодическую музыку, мелодическую основу. Когда я приехал в ФРГ и на фирме «Полидор» показал наши записи (не самые, может быть, совершенные), то было выражено удивление, что мы в общем очень четко выражаем славянскую линию, что мы не являемся копией на копию. Мы играем, как мы играем, и в этом суть, потому что творческий метод, который не повторяется, является более ценным, чем даже очень хорошая лакированная копия того, что уже существует. Так что с годами как-то становишься более требовательным и, главное, менее уверенным в себе. В 21 год мне казалось, что я знаю абсолютно все. Потом я начал все больше в этом сомневаться. В этом, мне кажется, суть музыканта, который, наверное, растет сам в себе. Основная задача руководителя компетентно руководить людьми, чтобы быть неформальным лидером коллектива. Поэтому, когда я почувствую, что я некомпетентен, меня в «Веселых ребятах» не будет...»
— Если я правильно понял, это достаточно элитарный Центр...
— Да! Это Центр для классических музыкантов и интеллигенции, однако он может быть и демократическим, когда нужно.
Здесь есть один смешной момент. Вот посмотри! Видишь, в договоре у меня написано «...Камерный концертный зал П.Я.Слободкина...». Как говорится, уже при жизни увековечено. Они здесь так все перепутали... Я с ними ругался по этому вопросу, потому что это безобразие: понимаешь, они взяли и при жизни меня увековечили...
— И что тут страшного? В принципе, Стас Намин сам это сделал...
— Ну а я, так сказать... У меня в первоначальном ордере, я его выкинул отсюда, специально было написано, как ты видишь, «Концертный зал Слободкина»... А теперь видишь, что я написал? «Ордер выдан под Музыкальный центр». Это опять-таки говорит о чем? О том, что я не захотел, чтобы в ордере фигурировала моя фамилия! Вот так-то!
— Ладно. Я это напишу!
— Не надо! Это я тебе показываю! Чтобы ты знал...
— Значит, это при Главном управлении культуры Моссовета будет?
— Ну это так считается!
— Ах! Считается...
— Да! Считается... Они так хотят... Ты же понимаешь? Но куда они денутся? И еще заметь! Я ведь не сделал Центр, чтобы забрать под свое руководство двадцать коллективов. Я честно тебе могу сказать, что не представляю, как бы я мог руководить двадцатью ансамблями?!
— Ну да, любовь может быть одна?!
— Любовь может быть одна! Понимаешь? То есть материально я могу взять к себе много артистов, но не смогу всем им уделить внимание, а значит, не смогу быть им художественным руководителем...
- Ну... Стаc — восточный человек. Поэтому у него допустимо «многоженство»!
— И... в результате ничего не получается. Но как только он сконцентрировал внимание на какой-то одной группе, у него получилось! Невозможно разлететься! Я не верю в эти «центры». Лепить, так сказать, по стереотипу похожие ансамбли? Для чего?
— Я вижу: здесь будут убиты сразу два зайца — будут деньги, и будет Культура.
— А как же? У каждого есть свой первоначальный капитал под фундамент, но один бы устроил здесь шоу и стал голых баб показывать, а другой станет заниматься убыточной классической музыкой...
— Знаешь? Я хочу о тебе написать, но так, чтобы рассказ получился какой-то непринужденный...
— Только прошу... Умоляю тебя только об одном: не надо, ничего не пиши обо мне слишком! Понимаешь? Скажешь там — первый!!! И — достаточно! Ничего не надо писать! Понимаешь? Ну не надо вот этого! Это для артистов... Мне это не нужно! Понимаешь? Ну не нужно! Я для себя и так в истории. Понимаешь? От того, что ты напишешь или не напишешь обо мне, от меня не отпадет это! Только вызовет дикую ненависть... Ему все: и Центр, и деньги, и поездки, и шлягеры, и ансамбль, и 25 лет... Понимаешь? Кому это надо? Это вызывает дикое раздражение. Понимаю, это Алке нужно, потому что все с Ротару никак они не разберутся... Меня действительно, искренне тебе говорю, никогда это не волновало. Просто исторически так сложилось, что все прошли через мои руки... Ну что теперь делать?
- А что там у Аллы с Ротару? Я, честно говоря, эту историю и не знаю... Что у них там?
— Ну ладно... Как что? Ненавидят друг друга, естественно...
— А-а-а... Вот только в смысле — ненавидят?
— Ну конечно! Там целые дела... Ну... Бог с ними! Все это грязное белье... Почему я не люблю ни «Вечернюю Москву», ни «Московский комсомолец»... Вместо того, чтобы пропагандировать действительно что-то интересное с точки зрения просветительской деятельности, они все время ищут какое-то грязное белье... Потому что люди сами по себе мелкие... причем, насколько я знаю, ненавидящие меня лютой ненавистью. Ведь за все годы я не разу не позвонил в «Звуковую дорожку» в «Московский комсомолец» и не разу ничего не попросил. Это дико раздражает...
— Ну Христа всегда распинают?!
— Ну да-а-а. Ну я не Христос, конечно...
— Я понимаю...
— Понимаешь? В свое время Демичев очень точно назвал меня «чужой среди своих». Понимаешь? Потому что я не из шалопаев, не из шелупони вырос! У меня другой интеллектуальный уровень. Вот в этом все наше различие, понимаешь? У меня никогда не было принципа сказать плохо о товарищах. У меня никогда не было принципа завидовать людям. У меня никогда не было принципа очернить или «подставить ножку». Когда появился Ситковецкий там, «Диалог», Макаревич... я переживал за них, как за себя, потому что я просто считал, что я — папа советской поп-музыки, а это мои дети, и я должен им помогать и не зависеть от того, что они скажут «спасибо». Однако это все раздражает. Тем не менее в этом смысле я всегда был сильным человеком — я никогда никому не завидовал...
Я всегда всех опережаю. То, о чем все еще только думают, у меня уже в проекте!
— Так... А с Губенко у тебя какие отношения?
— С Николай Николаичем?
— Да.
— Ну привлекал. Предлагал очень большой пост. Отказался, потому что не член партии, как ты знаешь. И никогда с партией не играл, и отказался вступать: что тоже, между прочим, характеризует.
— Понятно. Я сам тоже человек свободный...
— Нет! Ты понимаешь, в чем дело? Ты свободный, но не забывай, что я все-таки был, так сказать, большим комсомольским работником, а потом не вступил... Это была очень большая пощечина для многих... Я секретарь был, в бюро горкома был... Ты что?
— Вот как?
— Конечно, я был как-никак серьезным активистом в свое время...
— Ну и как? Губенко сейчас симпатизирует твоему Центру?
— Скажи, пожалуйста, дружок! А зачем они все мне нужны, когда этому Центру симпатизирует Николай Иванович?.. (Имеется в виду Н. И. Рыжков.— Авт.).
На этом, по моему знаку, мой старый и верный помощник Николай Васильевич Репников выключил магнитофон — дело было сделано.
Да-а-а. Что бы ни говорили о Слободкине и что бы ни говорил о себе он сам, мое мнение на его счет совершенно определенно: Слободкин действительно в какой-то мере «крестный отец» московского рока, хотя бы уже потому, что его (если хотите) школу прошли перед настоящим выходом в люди чуть ли не сто процентов московских «рок-звезд»!!!