Вокально-Инструментальная Эра (1960-1988)
www.via-era.narod.ru
Михаил Тонконогов и Наталья Бравичева.
Чермен Владимирович Касаев
Интервью 19 февраля 2006 года. Москва3
Михаил: Министерство культуры влияло на работу музыкальной редакции?
Гостелерадио СССР - отдельное ведомство, его руководителями были членами ЦК КПСС. Административного влияния Министерство культуры на нас не имело, их самих курировал Отдел культуры ЦК. А работу Гостелерадио напрямую - Отдел пропаганды ЦК КПСС.
 |
Михаил: Как строилось взаимодействие между редакциями? Я помню, что во многих передачах была смесь жанров. Чисто развлекательных передач было очень мало.
Субординация всегда существовала. Заместитель председателя звонил главному редактору, а уже главный редактор потом звонил мне. При Николае Николаевиче Месяцеве был замечательный зам. председателя Алексей Архипович Рапохин, но потом он не выдержал характера Лапина, ушел и стал директором ГИТИСа. Так он очень часто мне прямо звонил, и через меня какие-то вопросы решал.
Была у нас постоянная передача - эстрадное обозрение "До-ре-ми-фа-соль", где должны были звучать 12 новых песен. Ни одной старой, все 12 - обязательно новые. Слушатели нам писали, какие песни больше всего понравились. К Новому году я подсчитывал, какие песни получили больше всего писем. Собирал 12 лучших песен и делал что-то типа итогового хит-парада, как сейчас говорят. Телевидение потом перехватило эту идею и стало делать Песню года.
Мы считались более академической редакцией. К нам не шли с однодневками, мы занимались фундаментальными записями. "Юность" и Отдел сатиры и юмора были молодежными. Они и должны были идти впереди паровоза.
Комментарий Александра Рувинского c www.radiomayak.ru:
Довольно долго у "Маяка" не было своих музыкальных редакторов. По очереди "вахту несли" те, кого выделяла музыкальная редакция радио. В главной музыкальной редакции все были приписаны к отделам - классика, эстрада, народная музыка. Из какого отдела вел редактор день на "Маяке" - такая музыка, естественно, и преобладала. Позже была выделена группа музыкальных редакторов, примерно 15 человек, работающих только на "Маяк". Они переехали в Останкино с улицы Качалова и вот тогда уже по-настоящему влились в коллектив.
Но все-таки открытия случались и у нас. Как-то мне позвонила жена Бабаджаняна и сказала, что из Баку приехал молодой певец. Я пригласил его на прослушивание. Пришел Муслим Магомаев. Своего репертуара у него тогда еще не было. Он сел за рояль и спел неаполитанские песни и знаменитую арию Фигаро. Нашему восторгу не было предела!
В своей книге Муслим Магомаев пишет:
Мы приехали в столицу. Я познакомил Полада с друзьями из музыкальной редакции Всесоюзного радио. Он сел за рояль и спел им свои песни - в народном стиле, с колоритом Востока. И тогда руководитель музыкальной редакции мой друг Чермен Касаев предложил Поладу записать эти песни. И не просто записать, а исполнить некоторые из них самому. Голос Полада, как говорится, "лег на микрофон". Всесоюзный эфир принял его в свои "объятья". С тех пор все узнали Полада Бюль-Бюль оглы.
 |
А еще раньше, помню, был такой случай. Мне позвонил Аркадий Островский и сказал, что есть два очень хороших парня из Гнесинского института. Прекрасно поют. Мы их пригласили, пришли Кобзон и Кохно, спели песню "На то нам юность дана". Бунчиков и Нечаев к тому времени уже отошли, и я стал брать этих ребят на все концерты в Колонном зале. Иосиф мне как-то говорит: "Почему ты меня все время только в дуэте берешь? Возьми меня соло. Я же могу соло спеть". Я говорю: "Ты понимаешь, что солистов очень много, а дуэта после Бунчикова и Нечаева нет. Вы мне, как дуэт, гораздо интереснее".
Довольно часто новые имена впервые звучали именно в наших передачах. Но, вообще, с мастерами работать было значительно интереснее, хотя и очень тяжело. Вот, например, было очень интересно работать с Марком Бернесом. С начальницей отдела, которая была до меня, у него были очень плохие отношения. Когда его вызвали на запись, он первым делом спрашивал: "А кто у Вас руководитель?" И если ему называли эту даму, он поворачивался и, ни слова не говоря, уходил.
Когда Бернес начинал работать с каким-то человеком, он внимательно слушал, что этот человек говорит. И если человек говорил, по его понятиям, чушь, то этот человек переставал для него существовать. А если человек говорил вещи, которые ему интересны и которые заслуживают внимания, то этот человек становился его другом. У меня с ним сложились такие дружеские отношения. Когда в 67-м году, к 50-летию Советской власти он делал на телевидении свою программу, то сказал: "Запись фонограммы делать должен только Чермен, больше никто".
С Клавдией Ивановной Шульженко у нас были нормальные взаимоотношения. Она очень часто выступала в Колонном зале, причём всегда нечётным номером. Ни в коем случае чётным, такое у нее правило, и все это знали! И на одном концерте, чёрт дёрнул Борю Брунова вставить перед ней свой номер. У него был такой хохмаческий номер, где он пел под фонограмму и за Робертино Лоретти, и за Поля Робсона, на трубе играл, как Армстронг. Узнав, что она выйдет восьмой, Клавдия Ивановна взбеленилась, стала с себя концертное платье сдирать. Я никогда в жизни от неё такого не ожидал. Говорю: "Клавдия Ивановна, что Вы так нервничаете?" . Она - "Это не ваше дело. Никогда мне больше не звоните, я не буду с вами иметь никаких дел!" Повернулась и ушла. Наши отношения на этом закончились. В Колонный зал я её больше не приглашал. Снова нас свел случай!
Через некоторое время Колмановский написал "Вальс о вальсе". Было сделано несколько записей солистов Большого театра, но все они не проходили. Песня никак не получалась! Я Колмановского как-то встретил и говорю: "Эдик, это песня Клавдии Ивановны. Дай ей эту песню, и она сделает из неё конфетку". Он задумался, посмотрел куда-то в сторону и говорит: "Пожалуй, ты прав. Позвони ей." Я отвечаю: "Я не могу ей звонить. Лучше ты сам". Колмановский позвонил Клавдии Ивановне, они встретились, песня ей очень понравилась. И, очевидно, он сказал, что это была моя идея, потому что вдруг у меня на работе раздался звонок: "Чермен, ну, сколько можно обижаться, сколько можно сердиться?" Я говорю: "Клавдия Ивановна, боже сохрани, чтобы я на вас обижался! Мне просто было очень неудобно перед вами, что так получилось. Я боялся Вас тревожить" - "Нет-нет, вот сейчас масленица, приходите ко мне на блины". Я пошёл к ней на блины, и взаимоотношения у нас восстановились.
Тогда родилась идея сольного концерта к 70-летию Клавдии Ивановны в Колонном зале. Два раза концерт отменялся. Когда и билеты, и афиши были готовы, она мне звонила и говорила: "Ой, не будет концерта. Я не могу" - "А что такое?" - "Вы посмотрите на небо! Какие тучи!" - "Ну, и что тучи? Это такая редкость?" - "Вы счастливый человек, что не знаете этого. У меня давление. Я голову от подушки не могу поднять". В третий раз я сказал: "Если сейчас концерт отменим, то потом уже вряд ли вернемся к этой идее".
Клавдия Ивановна - человек пожилой, и сделать с оркестром 25 песен за 2-3 дня для нее невозможно. "Три вальса", она пела только с Борисом Мандрусом, потому что с оркестром это сделать очень тяжело. Мы приглашали ее на радиопередачи и репетировали по 2-3 песни. В общем, к юбилейному концерту весь репертуар был готов. И мы что тогда придумали! Обычно генеральная репетиция бывает утром в день концерта, а в тот раз мы репетировали за день до концерта. И на эту генеральную репетицию объявили съемки и продажу билетов. Был такой ажиотаж! На концерте у Шульженко должно было быть три платья. И третье былое еще не готово, Вячеслав Зайцев за кулисами его булавками закалывал. Но успех концерта был огромный! Это золотой фонд телевидения. Его столько раз уже показывали! Клавдия Ивановна - величайший мастер песни!