Анисим Гиммерверт.
НИНА ГРИГОРЬЯНЦ: ПОРТРЕТ НА ФОНЕ УШЕДШЕЙ ЭПОХИ.
2004
4
Она была еще полна сил, когда началась ее пенсионная старость длиной в 28 лет. Ее не забывали, к ней приезжали близкие друзья, но с каждым годом их становилось все меньше. Она не искала себе дела. Сразу после ухода из Останкино ее пригласили в научно-методический отдел Института радио и телевидения — ВНИИРТа, который находился на той же, памятной для нее, улице Качалова. Теперь она сидела за маленьким рабочим столом в тесной комнатке, как когда-то на Шаболовке. Она занималась разработкой жанровой классификации ТВ-передач — основой производственных нормативов, по которым велись расчеты на телевидении.
Была, как всегда, аккуратна, работала безошибочно. Если расчеты делала Григорьянц, значит это было правильно и сомнений не вызывало. Авторитет ее и здесь был велик. Но через два года она покидает улицу Качалова — на этот раз навсегда. Она — персональный пенсионер, еще на ТВ в Останкино ей присвоили звание заслуженного работника культуры РСФСР. Она смеялась - зачем оно ей? Это звание давало льготы, которыми она не пользовалась. Разве что за квартиру платила меньше...
Но ведь надо же чем-то заняться. Персональным пенсионерам ничего не остается, как копаться в огородах на своих дачах, выращивать огурцы с помидорами — всем, начиная с премьеров. У нее нет дачи, но есть балкон. Придет время, и она будет сажать на нем огурцы и искать удобрения в магазинах. Десяток огурцов за лето — большая победа. Она их щедро раздает друзьям. Теперь, наконец, много читает. И есть время на то, чтобы вернуться к любимому занятию давних времен — сочинению песен. Это было в годы войны, когда она оказалась в Сталинабаде, в эвакуации, стала сочинять песни и выступать с ними в госпиталях.
Григорьянц покупает маленький аккордеончик — четвертушечку, и он становится ее главным спутником жизни. Друзья, приходя к ней, слушают новые песни. Ей советуют — «Нина, отдай их на радио! ». Она отказывается — песни, на ее взгляд, не столь хороши, чтобы их передавать на радио, а снисхождение ей не нужно, использовать свое служебное положение, хоть и бывшее, противоречит ее принципам.
Благодаря песням Григорьянц обратилась к поэзии. Особых любимцев у нее не было, она любила многих поэтов, ну, может быть, более других Сильву Капутикян, Маргариту Алигер и Веру Инбер. Уж очень тонки, как женская душа, их стихи. Но вот — «пальцы просятся к перу, перо к бумаге, минута и стихи свободно потекут».
Так оно и случилось — появляются ее стихи, Нины Григорьянц. Жаль, поздно, считала она, мастерства маловато. А потом, на свои стихи она пишет музыку.
Когда в кругу друзей мы замолкаем вдруг.
Из сердца просятся признанья.
Невольно тише речь, и все теснее круг,
Приходят к нам тогда воспоминанья...
Она не только много читает, но и многое перечитывает. Все больше и больше притягивают ее книги Мариэтты Шагинян. Почему? Может быть, потому, что ее проза хороша, а размышления — глубоки и мудры. И притягивает еще ее любовь к родной Армении. Для Григорьянц Армения — тоже родина. Правда, «историческая».
Родилась в Николаеве, росла в Одессе, и уже полвека живет в Москве. Она едет в Ереван. И не только из любопытства. Хочется взглянуть на ту землю, где остались ее корни. Твердую, каменистую. Уж не эта земля ли дала твердость ее характеру?
Казалось, все привычно просто,
Жизнь до краев полным-полна,
И я прожить могла бы до ста,
Не зная, где лежит страна,
Моя страна, где все как в детстве —
И солнца жар, и жар сердец,
Где бегал мальчиком отец мой,
Мой незнакомый мне отец.
Нерсес Григорьянц был расстрелян во время Гражданской войны. Белыми или красными — никто не знал. Его дочери тогда был всего год. Десять лет назад, в 1994 году, вышел «из печати» сборник стихов Нины Григорьянц. Печать — пишущая машинка. Количество экземпляров — 5. Название — «Огуречное лето-92». Количество страниц — 33...
А друзей становится еще меньше. Они покидают ее, потому что уходят в мир иной. Не буду называть их пофамильно. Пожалуй, только двоих — Татьяну Попову, ее заместителя в редакции, большого друга и любовь в жизни. Майю Соймонову — великолепного редактора, на которую Григорьянц всегда могла положиться, доверяя ей самое трудное — «Голубые огоньки» и «Песню года». Много лет подряд, 4 июля, в день рождения Татьяны Поповой, друзья-телевизионщики собирались на ее даче в Баковке. Для нас это был праздник, наш личный, шестой в году после пяти государственных...
В конце 90-х ее недуг — наступившая глухота — окончательно победил. Григорьянц не могла разговаривать по телефону, смотреть телевизор, слушать радио. Человек, всегда отслеживающий самые разные события
в стране и в мире, интереснейший собеседник, обладавший блестящим умом и эрудицией, был заточен в безмолвие. Появились «бетховенские тетради», как она шутя говорила, — листки бумаги, на которых ей писали гости все то, что они хотели сообщить ей. Григорьянц обычно сидела за своим маленьким столиком в кресле; горела настольная лампа; она брала листок с записью, читала, надев очки, и, сняв их, отвечала на вопросы и сообщения. А взгляд у нее был по-детски виноватым. Вот такая теперь была беседа. И оставшись одна, читала, читала, читала. Книги, старые журналы, газеты. А еще перечитывала оставленные ей записи «бесед». Теперь это был ее мир, в котором она не чувствовала себя беспомощной.
...Она ушла светлым летним днем, под вечер, ушла тихо и спокойно, уснув сном праведника, на этот раз — непробудным. Она и была праведником всю свою жизнь...
P.S.
А на черной «Волге», которую она как-то отдала редакции, преемник Григорьянц повесил белые занавесочки. Его жена звонила в редакцию и повелевала подать машину к подъезду ее дома...