Вспомнились скупые слова Юровского: «Поговорите с Тихомировым в Росконцерте. Он о вас знает». Я стал собираться в Москву. Дмитрий Дмитриевич Тихомиров оказался милейшим и обаятельным человеком, располагавшим к себе сразу и бесповоротно. Он сразу понял, о ком и о чем идет речь, и проявил живейший интерес. Тут же вызвал Лейбмана и главного дирижера Кадомцева, они решили устроить просмотр «Молодцам» в Ленинграде. Я вернулся в Питер с победной вестью. |
Потеря для одного — это возможное приобретение для другого. Ребята хорошо знали Антонова, пути их пересекались. Приезд росконцертовского начальства из Москвы специально для просмотра «Молодцев» был обнадеживающей новостью, которой мы поделились с Юрой. Он давно вынашивал планы перебраться в Москву, туда, где творят большие дела, куют большую славу, делают серьезные деньги. Все советские предприятия, включая Росконцерт, были частью всесоюзного планового хозяйства и должны были выполнять план. Концерты продавались местным филармониям «на гарантию». Скажем, наш концерт на такой гарантии стоил 750 советских рублей, эти деньги надо было отдать в Москву вне зависимости от того, выручила филармония их или нет. В нашем случае местные культуртрегеры оставались в прибыли, но какой-нибудь ансамбль песни и пляски с оркестром в 40 человек, на который к тому же ходили вяло, обещал филармонии верный убыток. А план для всех есть план. За его невыполнение могут снять с работы. В кругу эстрадных администраторов бытовало выражение — «мартышка». Так называли артистов или коллективы, на которые шла публика. В Росконцерте работали сотни певцов, танцоров, музыкантов, но своей «мартышки» не было. Мы рассудили, что наш прием в Росконцерт, по марксистской терминологии, есть «экономически обусловленная необходимость». Маркс оказался прав. Тихомиров и Лейбман одобрительно кивали головами. «Давай приезжай, — сказал Дмитрий Дмитриевич, — будем готовить ваш прием на работу». Если бы Тихомиров возглавлял не Росконцерт, а Москонцерт, то при всем желании такого предложения он бы сделать не мог. Прописка. Без московской прописки в московской организации работать нельзя. Росконцерт же был организацией республиканской, поэтому мог брать иногородних. Через день из Ленинграда приехали «Молодцы» вместе с Юрой Антоновым, и мы поселились в «Космосе» у ВДНХ. Росконцерт развил бурную деятельность. Нам нашли репетиционную базу в клубе Московского ликеро-водочного завода, небольшой уютный зал с оборудованной сценой, свободный почти весь день (с 17 часов там показывали фильмы). Полным ходом шли примерки новых кафтанов с позументами, шитых по каким-то сказочным эскизам, к которым прилагались узкие панталоны с сафьяновыми сапогами. Мы успели появиться на Центральном телевидении в популярной на всю страну новогодней передаче «Голубой огонек» с песней Дунаевского «Летите, голуби!». |
![]() |
В Росконцерте тоже жили как на вулкане, чутко вслушиваясь в подземные толчки. «Сева, — неожиданно сказал Лейбман, встретив меня в коридоре, — вам срочно нужны певицы!» Я вспомнил, что в Ленинграде в ресторане «Астория» работает Света Плотникова, пианистка и отличная джазовая вокалистка с сильным хрипловатым голосом. Покутить в «Асторию» ходили фарцовщики, друзья с Кавказа, валютные девушки, жизнелюбивые деловые евреи. Света была королевой бала, она мгновенно исполняла любую заявку, часто на ходу присочиняя к песне шутливые слова для щедрого клиента. После восьми лет работы кабак ей надоел, Свете хотелось на сцену. Мне удалось уговорить ее, и довольно скоро она приехала в Москву. Вскоре на репетицию в ликеро-водочный пришла крепкая рыжая девка, Ольга Сливина. От нее пахло гимнастическим залом. Сливина сказала, что ее прислали и что она будет петь песню о России. О России песен много, но Ольга пела самую громкую из них. С таким паноптикумом мы поехали в Ставрополье на полулегальные концерты. У Тихомирова были приятельские отношения с дирекцией филармонии, которая согласилась принять нас без заверенной министерством программы. Надо было выполнять план. |
![]() |
Все вокруг звенело, пело и трепетало. Будущее представлялось сплошным карнавалом. Сочувствующие редакторы с телевидения позвонили и сообщили об одной молодой перспективной певице, оканчивавшей тогда эстрадно-цирковое училище. «Аккомпанирует себе на гитаре, — сказали мне, — и поет в стиле городского романса. Очень бы вам подошла. Девушку зовут Жанна Бичевская». Я поехал на телевидение, встретился с Жанной. Мы — неизвестный коллектив, целиком из приезжих, что за люди? Певица уже набирала известность, по жанру своему была одиночкой. Возможно, у нее московский гонор, но за это уж судить нельзя — город такой. Жанна гордо отказалась. На следующий день в Росконцерте я повстречал Тихомирова. Мы были в фаворе, я имел доступ к начальству. — Дмитрий Дмитриевич, — сказал я ему, — есть замечательная девушка, Жанна Бичевская. Только закончила эстрадное училище. Очень бы нам подошла. — Так в чем дело? — спросил Тихомиров. — У нее другие планы, — неопределенно ответил я. — Готовьтесь к встрече, — сказал Тихомиров, — я председатель распределительной комиссии у этого выпуска! И действительно, два дня спустя в репетиционный зал ликеро-водочного завода скромно вошла Жанночка с гитарным футляром в руке. Мы приняли ее как родную; думаю, она нисколько не жалела о своем дипломном распределении. Концертная программа начинала формироваться, уже строились гастрольные планы. Ехать надо было как можно скорее, потому что мы сидели совершенно без денег, а Росконцерт платил только за отработанные концерты. |
![]() |
В Москву приехали с концертами ленинградские «Поющие гитары», выступавшие по высшей категории в Кремлевском зале. Юра Антонов решил проведать старых друзей. Он шел с осознанием полного превосходства — вы работаете в Ленинграде, а я устроился в Москве! За кулисами ему повстречался худрук Ленконцерта, Тимофеев, тот, что Ленина играл. Ну не здороваться же с этим провинциальным дерьмом? Юра гордо прошел, не удостаивая Тимофеева своим вниманием. Этот эпизод остался бы совершенно незначительным, случись он на день позже. Но тогда, после концерта, у Тимофеева была встреча с министром культуры РСФСР Александровым. «Мне непонятно, — по-ленински возмущенно сказал ему Тимофеев, — почему вы берете на работу хулиганов и халтурщиков? Мы только что уволили Антонова за недостойную выходку по отношению к беременной артистке, недавно провалили на худсовете сомнительных „Молодцев“, а оказывается, все они уже приняты в Росконцерт!» Александров поднял трубку, позвонил Тихомирову и скомандовал на повышенных тонах: «Что там у вас творится! Немедленно всех уволить!!!» |
У Росконцерта был статус всесоюзной организации. Приказ Александрова Тихомиров мог и не выполнять, но это означало войну... Ни одна из сторон не могла одолеть другую. Министерству не удалось добиться нашего увольнения, но и Росконцерту нельзя было без согласия министерства культуры РСФСР отправлять нас на гастроли. Надлежало сдать программу. Все кошмары, пережитые с оркестром Вайнштейна на худсоветах Ленконцерта, как в дурном сне повторялись в Москве, только в роли Вайнштейна выступал теперь я. Надо было поддерживать боевой дух, веру в победу. Всякое шатание могло обернуться дезертирством, а если музыканты побегут, то и показывать будет нечего, поэтому я, как мантру, каждый день повторял заклинание: «Скоро, скоро, только худсовет сдадим!» Однажды Тихомиров с Лейбманом пришли к нам на базу, в клуб ликеро-водочного, одобряюще покивали и сообщили дату прослушивания. В назначенный день мы стояли на сцене московского Театра эстрады, в новых кафтанах разных цветов, слегка напоминая картину «Утро стрелецкой казни». Выражение лиц в жюри от минкультуры ничего хорошего не предвещало. В предложении «казнить нельзя помиловать» запятая была твердо поставлена после «казнить». Мы источали в темный зал улыбки, дарили в пустоту любовь, но оттуда веяло только холодом пулеметного ствола. Судьба наша была предрешена. Худсовет дал разгромное заключение. Мы шутили: «За такую характеристику и расстрела недостаточно!» |
![]() |