Валерий Колпаков
Судьба барабанщика.
(май 2015 г.)3
2.Ободзинский.
 |
-Что-то интересное из гастрольной жизни вспоминается?
Лето мы, как правило, проводили на юге Это был Крым и Кавказ. Один из годов, кажется это был 1970, наши гастроли на юге начинались с Бердянска. Ко мне и Алику Кичигину приехали жены, и мы совмещали работу с отдыхом. В гостинице, где мы жили, яблоку негде было упасть, вечером, когда мы возвращались с концерта в коридорах везде стояли раскладушки, на которых спали люди. Летний сезон- Бердянск полон народу.
Вечером того же дня, а мы приехали поздно, я как дальневосточник с женой сразу пошли на море. Море было прекрасное. Накупавшись, пришли в гостиницу и легли спать, а утром звонок.Звонит Ободзинский и говорит:
- Пока ты попал только на 30 рублей и если поторопишься то твои затраты не очень увеличатся.
Все дело в том, что у нас была система антиопозданий – одна минута стоила один рубль. Так мы боролись с опозданиями в автобус при выезде на концерт. Все сидят в автобусе, а кто-то один опаздывает и чтобы дисциплинировать, придумали такую систему. Она была эффективной, но бывало всякое, и касса постоянна пополнялась. Как правило, в конце гастролей собиралась приличная сумма, которую мы по окончанию гастролей прогуливали в ресторане. Так вот, в то утро у нас была репетиция на площадке и я, после ночного купания, проспал, и это мне стоило, по тем временам, немалых денег.
Как всегда работали два –три концерта в день. В один из дней приходим на площадку, а это был летний театр в парке, мы уже в костюмах, народ в зале и вдруг приезжает машина скорой помощи и милиция, и заявляют, что я с женой, Алик с женой, Юра Меркурьев и Анатолий Герасимов (они поехали с нами в эту поездку, так, как Алексин и Перельман ушли от нас), должны проехать с ними в профилакторий, по причине того, что в гостинице на нашем этаже оказался больной холерой. Началась эпидемия и нас всех живущих на этом этаже под карантин. Наша и Запорожская администрация филармонии, Бердянск находится в Запорожской обл., объяснила этим людям, что зал полон, концерты нельзя срывать и нам разрешили в этот день доработать все концерты. Вечером нас забрали и отвезли в профилакторий. Мы взяли с собой все инструменты на случай долговременного заточения.
В профилактории нам сказали: «девочки налево, мальчики направо», но мы категорически заартачились и нам до утра разрешили быть в одной комнате. Перегородили комнату занавеской и легли спать. Утром проснувшись и посмотрев в окно поняли, что мы в полной блокаде, даже на море, которое было в нескольких шагах, мы не могли идти, так как везде стояла милиция.
Делать нечего, мы распаковали инструменты и начали играть. Играли мы джаз. У нас это хорошо получалась. Толик и Юра были прекрасными джазовыми музыкантами, и мы с большим кайфом музицировали. Прибежали медсестры, главврач и начали скандалить, запрещать нам, но мы не дрогнули и не поддались на их требования заявив, что во-первых: мы будем жить в одной комнате, а во- вторых: будем все время играть. Так как нам надо репетировать. Они ушли и больше нас не трогали. Помню, что нам делали какие-то анализы, заставили пить соляную кислоту.
Что нам удалось, так это купить водки, послали какого-то гонца из этого профилактория, кажется это был ящик – мы ведь думали, что мы там надолго. Но наше заточение закончилось вечером, так как анализы этого человека с нашего этажа не подтвердились. Оказался банальный понос и нас выпустили. За нами приехала машина, и мы уехали в город. Но вообще в этот холерный год был полный карантин на юге и когда мы приехали в Крым, то столкнулись с нормальной тихой обстановкой, свободными пляжами, ресторанами и недорогим рынком.
С концертами проблем не было, так как и местное население и те приезжие, которые успели до запрета попасть в Крым с удовольствием посещали концерты Ободзинского. Мы объездили все города Крыма и везде был полный зал, тем более, что часть концертов проходила в санаториях и Домах отдыха, где всегда была хорошая публика.
Еще помню, как-то с Валерой мы приехали в Кишинев. Работали в филармоническом зале. И там, познакомились с кишиневскими ребятами. Их там было два брата - гитариста. Не помню уже их фамилии...
-Братья Казаку.
Да-да. Вот они играли просто фантастически. Их манера, репертуар нам казались настоящим Западом.
-Какое самое большое количество концертов в месяц было у вас в период работы с Ободзинским?
Помню, это было по Уралу и Сибири. Начинали со Свердловска, потом Ижевск, Челябинск, Новосибирск, Тюмень, и еще какие-то города. В некоторых городах мы еще работали с оркестром Олега Лундстрема. Всего за месяц с небольшим, было дано 90 концертов Я точно помню, так как вел учет. Это был наш тур по Сибири в 1971 году перед Новым годом. Мы каждый день работали по 3 сольных концерта и еще, какое то количество, с Лундстремом, а ночью перелетали в другой город. Иногда утром в гостинице удавалось пару часов поспать. Бывало, что концерты начинались в 10 часов утра. К началу концерта нам привозили бутерброды. Если успевали до начала концерта, то перекусывали, а если нет, то ели в перерыве. Тогда мы заработали 900 рублей.
Помню за год мы 9 раз были в Минске, не только с сольными концертами, но и участвовали в каких-то других мероприятиях. Тогда же в 70-е годы мы познакомились с Мулявиным в минской филармонии. У нас было свободное время, и мы пришли к ним на репетицию. Все было очень необычно: и музыка и исполнение. Хотя, как таковые, музыканты были слабенькие. Но их аранжировки, исполнение, да даже сами песни... Ничего подобного я тогда не слышал в исполнении советских артистов. Уже позже, во второй или третий наш приезд в Минск, там уже в ресторанах все пели под «Песняров». И даже в некоторых музыканты на сцене были похоже одеты. Тогда в ресторане гостиницы «Минск» я увидел Кашепарова.
Вообще Минск произвел хорошее впечатление не только из-за количества концертов и приема публики, но и сам город. Впервые в гостинице Минск я увидел биде, и это произвело впечатление. Очень удобно было стирать белье, ведь на гастролях мы себя обслуживали сами. В Минске уже в то время, а это был 1970-71 год, пешеход был воспитан и дорогу, даже если она была шириной три метра, на красный свет никто не переходил. Снабжение в Минске тоже было на хорошем уровне. Особенно, в одну из поездок Минск был полностью завален фирменной обувью - Франция, Италия, женская и мужская без всяких очередей. Помню, мы сделали большие закупки отличной обуви как женской, так и мужской. Стоимость самой дорогой пары была 37-40 рублей.
Когда Ободзинскому закрыли Россию, мы много ездили по республикам: Украина, Белоруссия, были в Казахстане в Алма-Ата, Шевченко и еще какие-то города, всех не упомнишь... В Алма-Ата попали в землетрясение, жили в гостинице с одноименным названием- красивое высотное здание. Внизу много фонтанов и в них купающиеся дети. Я стоял на балконе, на каком-то высоком этаже, когда вдруг железные перила затряслись Ощущение было, что кто то их качает, но никого на балконах не было. Угол в комнате дрожал так, как будто, был сделан из картона. Тогда я побежал к лифту, вся гостиница высыпала вниз. Это продолжалось недолго и, слава Богу, никаких разрушений не последовало.
Землетрясение я еще почувствовал в Таджикистане, в Душанбе, где работал с В. Селезневыым в ансамбле «Лейся, Песня», а потом «Апрель».
-Расскажите о вашем тогдашнем отношении к Ободзинскому?
Хотя он был советским певцом, но он был очень профессиональным человеком. Не имея никакого образования, он обладал всеми качествами настоящего певца. Во-первых: он пел очень чисто. И еще очень важный момент мы никогда не снимали концерты по причине проблем Валерия с голосовыми связками. Он был настоящей рабочей лошадью. Такой еще, на сколько я знаю, был только И.Д. Кобзон.
Можно привезти массу примеров из нашей гастрольной жизни, как доказательств его популярности и работоспособности.
Например, был такой случай в Минске. Мы там работали не только сольные концерты, но еще и в программе с другими артистами. И всегда и везде битком и на «ура». Приехали мы туда с оркестром Людвиковского. Большая программа, много артистов в том числе и иностранных (точно были из Югосославии, но фамилии не помню). Работаем во Дворце спорта два концерта, а между и в конце у нас еще свои сольные, причем могли быть на выезде из города. Ободзинский, как правило, заканчивал программу во втором отделении, но были моменты, когда из за нашего плотного графика его ставили в середине второго отделения и вот тогда для концерта это было совсем нехорошо. Пел он в сборном концерте три- четыре песни, а заканчивал свое выступление песней «Что-то случилось» и после этой песни народ вставал и начинал покидать зал. Не смотря на то, что концерт еще продолжался.
 |
В это же время белорусская киностудия снимало какой-то фильм, и нас пригласили на запись. Ободзинский пел там 3 или 4 песни. Фильм был патриотический, да в то время в Белоруссии других и не снимали. Впервые я услышал как он поет патриотическую песню. Так вот мы записывали свою музыку дольше, чем он записывал свои песни. Он первый раз слушал, второй раз пел и третий раз записывал. Все. Никаких дублей. Он абсолютно точно интонировал и чувствовал манеру.
Иногда мы ему ставили какую-то импортную песню (того же Тома Джонса) и просили:
-Давай эту споем?
Он не всегда с нами соглашался, но если соглашался, то моментально хватал манеру исполнителя. Все эти опевания, мелизмы... Настолько это было четко и здорово у него.
-А как Ободзинский к шуткам относился?
Нормально. Он веселый был парень. Сам любил разыгрывать, и мы его разыгрывали. Так беззлобно. Между нами не было никакой дистанции, мы были с ним на "ты". Конечно, у него была звездная болезнь, но не ярко выраженная. Хотя по внешнему виду можно было подумать, что он такой чванливый, надутый. Он иногда выходил к зрителям нос к верху... Мы ему говорили:
-Валера, выходи к людям с улыбкой...
Мы могли прямо ему говорить все, что о нем думали в более-менее интеллигентной форме, и он это воспринимал нормально.
У меня были с ним конфликты. Я очень жесткий в смысле ритма. А Валера в зависимости от настроения мог начать петь быстрее или медленнее. И я должен был менять темп во время исполнения, что для барабанщика позор если это не заложено в аранжировке. Я естественно упирался, но он мог просто запеть, как ему хотелось, сбивая ритм и ставя меня и, естественно, оркестр в неловкое положение. Редко, но такое бывало, и на этой почве у нас начинались конфликты. Я ему говорил:
-Валера, ты меня просто позоришь. Я тебе дал нормальный ритм, и ты его придерживайся.
-Ты работаешь у меня, и будешь делать так, как мне надо.
-Значит, я не буду у тебя работать.
Но, слава Богу, это было не часто, и Валера всегда хорошо относился к музыкантам и, как мне кажется, нас ценил.
Вообще он всегда участвовал с нами в различных наших мероприятиях-дни рождения или что-либо связанное с застольем. Коллектив у нас был не пьющий и потому запретов на это никогда не было. В основном это происходило в гостинице, собирались в каком- нибудь номере, накрывали стол, выпивали и закусывали.
Валера никогда не пил, и потому особо не задерживался - поест и пошел по своим делам, а мы продолжали, но без фанатизма, что касается алкоголя.
Вообще у нас коллектив был веселый и подтрунивание над некоторыми членами коллектива были довольно частыми. Особенно под всякие не злобные насмешки попадал Лева Бельфор. Он у нас числился рабочим сцены, но реально был грузчиком. Кроме того он был о себе большого мнения, потому что он- одессит, и потому что друг Валерия Ободзинского. Большим другом Левы был Валера Гольдберг, который был ему еще наставником и его совестью. Нет, Лева был очень порядочный парень, но Гольдберг всегда находил повод и момент, чтобы повоспитывать Леву, что Леве очень не нравилось. Это все носило больше характер беззлобной игры и мы, очевидцы всего этого, часто подключались и подтрунивания над Левой. Особенно это проявлялось в картежной игре, в «дурака». В другие игры мы не играли, а на деньги, тем более. Играли, как правило, в автобусе, когда долго ехали на площадку или при переезде в другой город, а бывало и после концерта в гостинице. Играли 2х2, но как правило все играли против Левы, так как его реакция на выигрыш или проигрыш всегда была неординарная, вызывала смех и подтрунивание всех участников игры. Вечерами мы еще выкуривали косячок или даже пару, и все вечерние игры проходили очень весело.
Иногда мы веселились и на концерте. Однажды решили разыграть в концерте Ободзинского. Того же Леву нарядили в женскую одежду, и он должен был во время исполнения Ободзинским песни «КАРНАВАЛ» появится в кулисах. Ободзинский, увидев Леву в кулисах, вытащил его на сцену. Лева не ожидал такого маневра и очень перепугался, чем вызвал у нас смех и хорошее настроение. Зритель как мне кажется, ничего не заметил, решив, что это элемент шоу.
Иногда Борис Алов с нами не работал, и тогда у нас был другой конферансье. Как-то, кажется это было на гастролях по Сибири с нами поехал другой администратор и конферансье Саша Логинов. С ним была такая история. У нас был звукооператор парень из Львова Иван Солод. Мы его взяли после гастролей во Львове. Он сам делал аппаратуру. И он нам сделал ревербератор. Саша читал какой-то монолог, и там была такая фраза:
-Я дарю тебе солнце...
И вот он читает эту фразу, а Ваня запустил ее через ревербератор.
-Я дарю тебе солнце...
А из зала ему в ответ:
-Солнце...
Он не понял в чем дело и опять:
-Солнце...
Из зала опять в ответ:
-Солнце...
И так несколько раз Саша этого не ожидал и немного растерялся, но выкрутился.
Конечно, шутки были всякие, и главное было в этих шутках, чтобы зритель ничего не понял.
 |
-Работая с оркестром Лундстрем, вам приходилось встречаться с Аллой Пугачевой?
Да, ведь именно в это время она работала в оркестре, исполняла несколько песен. Она и тогда пела очень хорошо, но никому не была известна и проходила в концерте, так себе.
В оркестре к ней не очень хорошо относились, потому что в оркестре Лундстрема- главным был оркестр, а ко всем другим относились плохо. Кроме Ободзинского, потому что понимали, кто такой Ободзинский и для чего он тут находится. А остальных там практически не во что ни ставили, считали, что это антураж. Но, я еще раз подчеркиваю, она пела хорошо.
Был такой случай, если мне не изменяет память, это было в Куйбышеве, сейчас Самара. Помню гостиница была возле цирка, и мы даже как-то ходили на представление. Как-то раз мы с Аликом Кичигиным ее пригласили на пунш. Взяли водку, шоколад и все это сварили, сидели в гостиничном номере разговаривали и попивали этот пунш. Она хорошо имитировала Дженис Джоплин, очень популярную в то время, но меня поразила песня "Дрозды", которую она спела аккомпанируя себе на гитаре. Я услышал эту песню впервые в ее исполнении, а уж потом в исполнение "Песняров".
Она была очень музыкально одаренным человеком. Даже тогда это чувствовалось. Потом она ушла в "Веселые ребята", съездила на конкурс и стала знаменитой.
Кстати, уже позже в период «Апреля» у нас ходили слухи, что мы можем стать аккомпанирующим составом для Аллы. Я, правда, думаю, что это было больше желаемое, чем действительное. Такие слухи шли от Кукушкина. Он говорил, что у нее с ним очень классные отношения, и что мы будем с ней работать.
-А почему расстались с Ободзинским?
Последнее время перед нашим уходом мы часто работали с Лундстремом. Поскольку такой солист очень хорошо привлекал зрителя на концерты оркестра Лундстрема. И вот у нас было несколько гастролей совместных с этим оркестром от «Росконцерта». Видимо, тогда Валера решил через оркестр Лундстрема перебраться в «Росконцерт», чтобы работать по всей стране. У нас были очень большие гастроли по республикам СССР в 1972 году. Тогда праздновали 50-летие образования СССР. Мы, помню, были в Казахстане. И там оркестр Лундстрема выступал малым составом отдельно от нас, а мы наоборот играли в составе оркестра Лундстрема. Я, например, играл всю лундстремовскую программу, потому что его барабанщик Ваня Юрченко уехал с малым составом.
 |
И вот тогда Валера нам сказал, что переходит в оркестр Лундстрема, чтобы восстановить свой статус. Ему обещали, в этом случае помощь "Росконцерта". Он забирал Щеглова, Пивоварова и меня. Но Алик Кичигин предложил вернуться в Донецк и там начать работать самим. Там у нас уже строились кооперативные квартиры. Нам надоели гастроли, хотелось домой, обжиться, и я не пошел с Ободзинским.
Кстати, когда нам с Аликом выделили квартиры, то на жеребьевку ходил один Алик, и он вытянул мне квартиру на 4 этаже, а себе на 2. По площади наши квартиры были одинаковыми из двух комнат, отличие только разные подъезды и этажи.
-Расскажите о гонениях на Ободзинского?
Его очень не любила власть. Во-первых: он был самоучка; во-вторых: не пел партийных песен; в - третьих: Лапин его считал евреем; в- четвертых: он попал в криминальную ситуацию в 1969 году. Тогда Магомаев, он, Миансарова, Мулерман ...и еще кто-то, попались на фондовых концертах. Они выступали где-то в Сибири на стадионах и во Дворцах спорта. По этому делу на них наехал ОБХСС. Это обсуждалось на коллегии Минкульта СССР. Магомаеву тут же дали народного артиста СССР и вывели из-под наказания, за других тоже похлопотали, а у Валеры никого не было и за него никто не заступился. Какие-то моменты уже забылись, да и не все мы тогда знали. Валера не все нам рассказывала. Где-то мы сами понимали, что-то испытывали на себе.
-А за что конкретно их наказали ?
У нас же нельзя было много зарабатывать. В то время у каждого артиста работающего в филармонии была норма - определенное количество концертов в месяц. Больше этого в этой филармонии ты работать не имел право. Это было связано с КЗОТом (Кодекс законов о труде) и охраной труда. Скажем, у Ободзинского была ставка, кажется, 16 рублей. И с этой ставкой в месяц он мог заработать 350-400 рублей. Что делали артисты в этом случае? Они ехали в другие филармонии на их фонды. Отрабатываем там определенное количество концертов. Деньги с этих концертов шли в филармонию, а они расплачивались из них с нами. На Ободзинского всегда были залы битком.
-Так в чем же криминал был?
Ободзинского не мог терпеть Лапин, и закрыл ему все ТВ. Он считал его евреем, хотя это было не так. Когда был пленум Минкульта, то Кухарский сказал:
-Как же так? У меня зарплата 500 рублей, а какой-то Ободзинский получает больше.
Там работала ОБХСС и на этом люди сильно горели. Наряду с тем, что артисты получали честные деньги, конечно, там существовали и всякие махинации. Всегда были левые билеты... Не каждый артист готов был ехать куда-то за свою ставку. Надо было что-то химичить, чтобы его заинтересовать какими-то дополнительными ставками, комсомольскими фондами. Мы много работали на комсомольских фондах, когда мы музыканты получали в два раза больше. У комсомольцев были большие возможности. У меня была ставка 9 рублей, двойная получалась 18 рублей, и при трех концертах в день я получал 54 рубля. Деньги по тем временам сумасшедшие. А могли мы делать в месяц до 90 концертов. Вот и посчитайте. Правда, потом, когда фонды кончались, мы могли сидеть какое-то время без работы, отдыхали. При средней зарплате в СССР 100-120 рублей, кто мог позволить такое совершать безнаказанно?
-По рассказам артистов известных ВИА, они получали в месяц в разные периоды такие же деньги. То есть около 1000 рублей. Это были для них привычные деньги. При этом никого из них за это не сажали.
Оркестр Лундстрема сидел на зарплате и у них были зарплаты 200-250, максимум 300 рублей. Естественно, Ободзинский зарабатывал не 1000 рублей, а гораздо больше. Но это было все незаконно. Поскольку существовала охрана труда и у каждого артиста была норма 16 или там 20 концертов в месяц. Чем больше ставка, тем меньше норма.
Понятно, что артистов не сажали. Артист не нарушал законодательство, он только зарабатывал много, а это не нравилось.
-Ну, так почему же ему закрыли Россиию? Не из-за того же что он зарабатывал больше 1000 рублей? Не он один зарабатывал много.Что касается Лапина, то он пришел на ТВ 17 апреля 1971 года. Уже до него Ободзинский не выступал по ТВ. И Россию для него Лапин не мог закрыть.
Лапин не мог, конечно, закрыть ему Россию. Он мог закрыть только ТВ. Я еще был в Хабаровске и там видел его по ТВ с "Восточной песней". Это было его последнее выступление. Когда я уже стал работать с Валерой, мы на ТВ не выступали. Пластинок было полно, «Мелодию» для него никто не закрывал.
Я не знаю этих подробностей. Это же все с чужих слов. Было это связано с сибирскими концертами в конце 1969 года. Об этом я говорил выше. Конечно, если бы там был серьезный криминал, то наверняка, было бы следствие. А так это было на уровне морального наказания. Просто вот такого артиста, который не поет песни про партию, сам из Одессы, без образования надо наказать в назидание другим.
-Вы говорили, что для Ободзинского была закрыта Россия, но в то же время рассказывали, что в 1971 году у вас было большое турне по Сибири (Свердловск, Тюмень, Челябинск...), где он дал 90 концертов.
Возможно, что то уже стерлось из памяти, но в 1970 году мы точно не ездили по России, а в 1971 точно были в Сибири. Возможно, к тому времени уже сняли запрет, но в Москве мы точно никогда не работали. А вот в Петербурге работали в сборных концертах во Дворце Спорта «Октябрьский».
Еще помню, когда Лундстрем работал в концертном зале «Россия», это было весной последнего года моего сотрудничества с Валерием (1972), я единственный из наших, кто остался аккомпанировать солисту с оркестром Лундстрема. Ободзинскому запретили выступать (как всегда в последний момент) и вместо него пел Полад Бюль-Бюль Оглы. Это вызывало большое недовольство публики, пришедшей на концерт, хотя Полад не был в этом виноват и свои песни исполнял отлично.
Я это хорошо запомнил, так как был на всех концертах, играл на перкуссии и с Поладом были очень красивые восточные женщины, которые привлекли мое внимание.
-Большая часть людей, которые рассказывают про Ободзинского, упоминают как причину его бед, то, что он не пел песни про партию. Ну, так и большая часть популярных эстрадных артистов того времени тоже не пела таких песен. И никто их не заставлял это делать. Во всяком случае, никто из них никогда не называл конкретные примеры с конкретными фамилиями в подобных случаях.
Для подобного репертуара было достаточно других исполнителей, которые делали это не за страх, а за совесть. И таким образом делали себе карьеру на радио и ТВ. У власти не было недостатка в артистов подобного рода. Глупо считать, что руководство Гостелерадио хотело, чтобы все артисты исполняли подобный репертуар. Если бы оно это хотело (например, если бы это было озвучено руководством страны), то эта задача, я не сомневаюсь, легко была бы решена.
Был такой белорусский певец Виктор Вуячич. У него какое-то время работал Юрий Антонов. Вот он приезжал к нам в Хабаровск перед Ободзинским. И в его репертуаре было несколько песен о Родине. Может быть, не было таких откровенных песен как "Ленин всегда живой…" Ободзинский тоже пел песню, кажется, "С чего начинается Родина". Это была красивая хорошая песня.
Например, приезжали к нам "Поющие гитары" так у них был целый кусок патриотических песен.
Мы, работая в Липецкой филармонии, имели первое отделение блок патриотических песен, про войну, про партию... Иначе бы не пропустили программу. А у Ободзинского такого никогда не было. Тут, правда, надо сказать, что за все время работы с Ободзинским, я не помню, чтобы у нас был хоть один худсовет, а вот когда работали, как «Лейся, песня» и «Апрель», то всегда сдавали программу.
-Про патриотическую программу в Липецке мне рассказывал Олег Кичигин. Она появилась ведь не по требованию филармонии...
Конечно. Она появилась у нас еще до поступления в Липецкую филармонию. Мы ее сделали раньше. Надо сказать, что в каждом из нас в то время, конечно, был какой-то дух патриотизма. Я могу сказать про себя: во время концерта, когда мы пели этот патриотический блок, у меня не было какой-то неприязни этому. Я честно это делал с воодушевлением. Мне это нравилось самому. И не только потому, что это было хорошо сделано, а-ля «Чикаго», но и потому что там были нормальные человеческие слова, которые трогали душу. Потому и отношение было к этому нормальное.
-Олег рассказывал, что когда вы исполняли этот блок, в зале плакали.
Да, было такое. У меня на сцене у самого шли мурашки по коже. Почему именно этот военно-патриотический материал был нами выбран, чтобы создать такую музыку? Потому что в этом материале был смысл. Во-первых, была музыка, которую написал Фельцман. И хотя основа была не очень музыкальная, и Фельцман был не суперкомпозитор, но в этом была та основа, на которой можно было создать серьезную композицию. Это была не просто дешевая песенка, которая даже при хорошей аранжировке все равно была простой. Здесь была композиция с драматургией. Мы пели это не потому, что нас кто-то это заставлял, а потому что нам это нравилось самим.
Когда появилась песня "День победы" мы тогда работали в Липецкой филармонии и Слава Абашидзе написал для нас аранжировку в стиле "Чикаго", на основе их композиции “Saturday in the Park”. Мы практически подложили эту композицию под песню "День победы" и слушалось это тогда супер. Но мы побоялись, что нас все-таки с такой аранжировкой не поймут.
Не пел Обдзиннский этих песен не потому, что его вызвали и сказали:
-Пой!
Пугачева тоже не пела таких песен и ее вроде бы тоже за это журили. Вот когда мы работали в ресторане то у нас обязательно должно быть столько-то песен украинских, столько-то патриотических. В филармонии таких перегибов в отношении Ободзинского не было. Но подспудно что-то такое существовало. Можно было это и не исполнять, но люди конъюнктурной породы, чтобы занять свое место под эстрадным солнцем, всегда старались подобный репертуар иметь.
-Здесь я согласен. Каждый исполнитель сам формировал свой репертуар в зависимости от своих способностей и человеческих качеств. Но никого руководство филармоний или партийное начальство не заставляло включать в свой концертный репертуар партийно-агитационные песни. Песни о Родине и о войне, на мой взгляд, никак таковыми быть не могут, поскольку у любого нормального человека в осознанном возрасте, жившего в нашей стране, подобные песни вызывают не меньше нормальных душевных эмоций, чем песни о любви.
Когда мы работали, как "Лейся, песня" и "Апрель" я не помню, чтобы у нас в репертуаре была патриотика. В основном про любовь. Но где-то такие перегибы были.
-Все говорят, что перегибы были, но не с ними, а где-то еще... Мне кажется, что это миф придуман задним числом, чтобы оправдать какую-то свою нереализованность.
Я готов с вами согласиться, но не полностью. Не миф, придуманный задним числом, а миф, придуманный в то время. Потому что когда над тобой висит такое обязательное патриотическое воспитание, как сейчас на Украине… Все это обрастало разными домыслами... Из мухи делали слона.
В 1965 году, когда мы работали в Хабаровске в ДО, то у нас каждый вторник была обязательная политинформация. Час-полтора мы слушали приезжего лектора. Иногда было интересно, а иногда был полный бред. А не ходить было нельзя.
Хочу сказать на эту тему еще вот что. По истечении определенного времени, в результате взросления и изменения в силу этого моего мировоззрения, я могу сказать, что много из того, что я в то время ненавидел лютой ненавистью, считал кошмаром... Сегодня я смотрю, и понимаю, что не все было таковым в стране, которая называлась СССР. Не все было плохо. И были хорошие вещи, которые мы уже никогда не достигнем в нынешних условиях и при том строе, в котором мы сейчас живем.
Возвращаясь к Ободзинскому хочу сказать еще об одном случае. Уже позже Валерий приезжал в Донецк вместе с ансамблем «Верные друзья», где дал несколько бесплатных концертов от Фонда мира, за что его наградили орденом. Наш ансамбль тоже участвовали в этом мероприятии, и мы получили за это медали. На один из этих концертов Ободзинского пришли и мы. Валера тогда рассказал зрителям, что долгое время работал от Донецкой филармонии и с донецкими музыкантами. И он поднял нас в зале, и представил зрителям. Нам было приятно.
 |
Что касается современности: некоторое время назад мне звонят с Донецкого ТВ, и просят рассказать про Ободзинского. Я согласился. Приехали ко мне в офис девушка и оператор. Я рассказал о нашей совместной работе. Она мне говорит:
-А вы не могли бы рассказать что-нибудь пикантное о нем.
- Не могу. Ничего такого не знаю.
-А вот Семен нам рассказывал разные пикантные вещи.
А я этого Семена знаю и говорю:
-А он-то какое отношение имеет к Ободзинскому?
Он сказал, что работал с ним.
-Первый раз слышу. Думаю, что врет.
Потом сюжет прошел по ТВ. Я смотрю, там я что-то рассказываю, и тут появляется этот человек, и начинает рассказывать небылицы. Я тут же ему звоню и начинаю спрашивать его об этом. Я сам с этим Семеном работал, и хорошо его знаю. И вот он начал всячески выкручиваться. Он никогда не работал с Ободзинским, но при этом рассказал какую-то мерзкую историю про Валеру. Зато она была такой, какая нужна была для ТВ.