Вокально-Инструментальная Эра (1960-1988)
www.via-era.narod.ru
Михаил Тонконогов и Наталья Бравичева.
Чермен Владимирович Касаев
Интервью 19 февраля 2006 года. Москва5
Наташа: На концертах все ВИА исполняли новые, действительно интересные песни. Но включаешь телевизор и слышишь: "Бамовский вальс", "Амурский вальс", "Сердце тебе не хочется покоя" и т.д. Почему такая разница?
Концерт - это концерт. Аудитория - тысяча - полторы тысячи человек. Телевидение - это десятки миллионов зрителей. Телевидение - это главный рупор. Понимаете, какое здесь должно быть отношение ко всему! Да, были новые, хорошие песни в репертуаре ВИА. Но начальники должны были привыкнуть к тому, что это вообще существует. А "Бамовский вальс" - это БАМ, это идеология ЦК-партии. Всесоюзное телевидение это идеологическая работа, и все мы это прекрасно понимали. Например, Тухманов или Ободзинский - это целая эпоха в песне! Но то, что делал Валера, нельзя было дать в эфир! Он по своей вокальной манере шёл впереди эпохи. Такое позволялось только Карлу Готту.
Михаил: Кто определял художественный уровень?
В общем, определяли мы, редактура, но над редактурой всегда стояло начальство. Сергей Георгиевич - это совершенно поразительный человек, настоящий иезуит! Когда я уже работал на телевидении, мы обязательно в сентябре - начале октября сдавали ему на утверждение репертуар Октябрьского, Новогоднего Голубого огонька и Песни года. Когда все это потом снималось, мы понимали, что ничего не можем ни убрать, ни вставить. И за 2-3 дня до эфира он принимал передачу, доставал бумажку с репертуаром - и не дай бог, если что-то не совпадало! Это было страшное дело!
 |
Еще помню, был Огонек, по-моему, к 50-летию СССР, когда один из заместителей председателя сказал: "Сделайте хорошую программу! Не надо никаких почетных гостей - пусть будет просто хорошая концертная программа". За три дня до праздника мы сдаем программу Лапину. Сергей Георгиевич начинает стучать карандашом по столу, говорит: "А где у вас почетные гости? Народ думает, что эти люди встречают праздник на телевидении все вместе. Что же вы оставили одних артистов, а героев страны у Вас нет?" И вот представляете: за два дня мы доснимали героев труда, шахматиста Карпова, Кайсына Кулиева... Потом как-то монтировали. Интерьеров уже нет, массовки нет, делали вставки в каких-то кружевах, инеем покрытых...
Помню кто-то из руководителей попросил заснять солиста Большого театра Женю Райкова. Зампреду я отказать не мог. Когда мы сдавали программу, Лапин поморщился: "Что такое? Какой ужас! Как вы могли пригласить такого певца?" Зампред молчит, получается, что это моя инициатива. И вдруг его зам говорит: "Что же делать, Сергей Георгиевич? У каждого свои музыкальные пристрастия. Вот вы любите Анну Герман, а кто-то любит Райкова".
Михаил: Все-таки мне кажется, что тогда вкусовщины было гораздо меньше, чем сейчас.
Безусловно, была и вкусовщина, но потом появилась и меркантильность. Сейчас об этом везде пишут. Я думаю, что началось это с уходом Лапина. Ему ведь поразительно хватало времени на всё!
Помню, как-то я был на работе в редакции, и мне говорят: "Тебя срочно вызывает Лапин". Дают машину, и я еду как есть, в джинсах. Вижу - сидит такой маленький человек с морщинистым лицом. Первый вопрос, который он мне задал, был: "Вам что, мало денег платят, почему на вас такие штаны?". А на нём какой-то поношенный, засаленный партийный пиджак. Я и сказал: "Мои Wrangler дороже стоят, чем ваш пиджак". Потом он мне показал стихотворение Евтушенко, в котором что-то говорилось о "розовой дымке мемуаров", о том, что жизнь не соответствует этим мемуарам. А тогда как раз вышли "Воспоминания" Брежнева. Лапин меня спрашивает: "Что вы думаете об этом стихотворении?" Я ответил, что оно слабое для Евтушенко. А он говорит: "Не слабое, а вредное! Вы видите, против кого оно направлено!?"
Еще показательный пример. Однажды был запланирован концерт Евгения Евтушенко в Колонном зале. За два дня до концерта, когда уже все билеты были проданы, меня вызывает наш главный редактор Шалашов Алексей Васильевич говорит, что концерт прийдется отменить. Я попытался возражать, но он мне ответил, что этот вопрос не дискутируется. Звоню Евтушенко: "Евгений Александрович, концерт не состоится" - "Это ты решил?" - "Нет, конечно. Как я могу такое решить?" - "Тогда все понятно". И повесил трубку. Оказывается, тогда выслали в Германию Солженицына, и Евтушенко первый дал телеграмму Брежневу, пытался опротестовать это решение.
Но иногда мы даже больше начальства цеплялись к авторам. Однажды Екатерина Шевелева написала песню, в которой говорилось про юг, про то, что там теплее и лучше. В то время как раз началось безумное бегство наших евреев в Израиль. Я ей говорю: "Екатерина Васильевна, сейчас вряд ли стоит нажимать на это, всё-таки тут явный намёк на Израиль". Она, как бывший комсомольский вожак, сама пошла к Лапину, и он одобрил её стихи. Она сказала: "А вот Чермену не понравилось" - "И что же ему не понравилось?" Она рассказала. Он: "Вы подумайте! Правильно! А мне эта мысль не пришла в голову".
Никто никогда плохого слова не сказал в адрес Александы Николаевны Пахмутовой. Но даже у нее одну песню тогда забраковали! "Хор русской песни" пел: "В земле наша правда, в земле наши корни".
У нас существовали разовые и фондовые записи - которые навечно. При утверждении, Сергей Георгиевич говорил: "Дайте мне тексты". Мы посылали ему тексты, и он что-то вычёркивал. Но обязательно вычеркивал, если встречал какую-то неизвестную еврейскую фамилию. Так, например, произошло и с очень неплохой поэтессой Юной Мориц.