Вокально-Инструментальная Эра (1960-1988)
www.via-era.narod.ru

---

Сархан Сархан.

-Город вашего детства – Баку. Расскажите о нем?

В советское время Баку являлся одним из самых интернациональных городов Союза. Баку был промышленным городом. Понятно, что ведущую роль в промышленности играла нефтянка. Бакинская нефть сыграла весомую роль в победе над фашизмом. Она настолько качественная, что ее можно была почти сразу заливать в военную технику.
Баку всегда был очень музыкальным городом. Там очень любили джаз. Когда я приехал в 60-е годы в Москву, то музыканты относились ко мне с большим уважением, узнавая, что я из Баку. Опять же джазовые традиции вырастали из того, что город был очень интернациональным. Разные национальности обогащали друг друга своей культурой.
Мы жили в обычном бакинском дворике. Такие дворики встречаются и в Одессе, и обычно называют их «итальянскими двориками». Все жили дружно, общались друг с другом, двери квартир не закрывались на замки.

-В семье имели отношение к музыке?

Нет, папа – журналист, мама – врач. Но мама часто брала в руки аккордеон и музицировала. К ней присоединялась бабушка, у которой в руках был ударный инструмент даф (типа бубна). Образовывался интересный дуэт. На этой музыке моих родных я и вырос (смеется). Еще у нас в семье хранилась итальянская мандолина моего дедушки, на которой он играл. Дедушка был из дворян. Я его не застал, но отец мне много рассказывал про деда.
Учился я не очень хорошо, четверки с тройками. Был довольно шебутным. Играл во дворе в футбол, рос как обычный ребенок. Со временем стал заниматься греблей, ходил на каноэ. Причем достиг определенных успехов, входил в юношескую сборную по гребле на каноэ.
А в 14 лет у меня произошел перелом в жизни. К моему старшему брату пришел товарищ, у которого в руках была шестиструнная гитара. Он сыграл несколько классических пьес, и я был покорен. Моментально решил, что свяжу свою судьбу с этим замечательным инструментом.
Родители скептически к этому отнеслись, а старшая сестра помогла мне в этом увлечении - купила мне гитару на свою совсем небольшую зарплату лаборанта. Я пошел в наш Дом культуры заниматься в гитарный кружок.

-Вас трое детей в семье?

Четверо. Два брата, две сестры.

-Что было дальше?

А дальше я оставил спорт. Тренер меня долго уговаривал. Говорил, что вряд ли я когда-нибудь выступлю в Зеленом театре. Это было престижное место в Баку, на две тысячи зрительских мест. Спустя годы я пригласил своего тренера по гребле на свой сольный концерт именно в Зеленый театр (улыбается).
После девятого класса я решил искать куда мне поступить по классу гитары. В московском училище Октябрьской революции принимали только москвичей, а в музыкальное училище при консерватории имени Чайковского принимали со всей страны. Я поехал в Москву и подал туда документы. И поступил. Педагогом у меня был сам Александр Михайлович Иванов-Крамской. Когда он ездил на гастроли, а ездил он довольно часто, то его подменяла дочь Наталья Александровна.

-Вы не пели тогда?

Вообще не пел.

-А где вы жили в Москве?

В общежитии. А после третьего курса меня забрали в армию. Я попал в ансамбль Московского округа ПВО. Базировались в клубе недалеко от метро «Добрынинская». Контроля не было, могли ходить в «гражданке». Но за «хорошее поведение» меня отправили в обычную часть. Во время гастролей в Брянске увлекся женщиной, не зная, что она жена офицера. И был наказан. Но через некоторое время меня перевели в музыкальную часть при штабе ПВО в Балашихе, где я встретился с известным в будущем исполнителем Александром Барыкиным.

-У Барыкина все складывалось очень быстро. В 1973 году он уже работал в «Веселых ребятах»?

Все правильно. В армии Саша стоял в хоре, очень много пел и был готов работать солистом. А я только играл на гитаре. Мне, классическому гитаристу, приходилось играть боем примитивные песенки типа унца-унца. Это была каторга.
После армии я вернулся в училище. И только тогда, после армии, я стал пробовать петь. У нас в общежитии был парнишка Леня Прочухан, который постоянно предлагал попробовать спеть. Причем не наши песенки, а на испанском: Лос-Панчос, Лос-Мексиканос на два голоса, на три голоса. Попробовали - мне понравилось. Потом перешли на репертуар «Орэра». У них очень красивое многоголосье. Но тогда у меня и мысли не было, что я буду певцом. Потом это пошло чаще – в компаниях стал петь. Джанни Моранди, Том Джонс, Хампердинк – они очень привлекали, и я стал исполнять композиции из их репертуара.

-На русском языке что-то пели?

Нет. Стереотипов не было. Были «полковые» певцы. Даже Муслима Магомаева я считал «полковым», тем более, что он начинал в военном ансамбле Бакинского военного округа. Это сейчас я понимаю его уровень. А тогда у нас все вокалисты училища были заражены творчеством Муслима и тоже пели как «полковые».
Позже, когда появился Юрий Антонов, мы почувствовали глоток свежего воздуха. Появился Женя Мартынов. Он сам признавался, что его кумир Том Джонс.
В итоге, еще будучи студентом училища, я оказался в МОМА. Первым был ресторан «Арбат». В программе работал биг-бэнд под руководством Кадерского, в котором были очень сильные музыканты. Например, на саксофоне играл Александр Пищиков. После их выступления на сцене оставалась ритм-группа, к ним присоединялся певец, и начиналась эстрада.
Я выучил по паре песен Тома Джонса, Хампердинка и Моранди, и выходил исполнять. Народ стал нести деньги (смеется). Музыканты стали рассказывать знакомым, что появился парень, который приносит деньги (смеется).

-В каких еще ресторанах работали?

В «Баку», а потом – апогей - в «Интуристе». В «Интуристе» я работал на втором этаже в «Золотом зале», был основным солистом. Это 1974 год. Там и тогда я зазвездился на всю Москву (смеется). Состав у нас был очень интересный, взрослый. С джазовыми музыкантами было приятно и интересно работать потому, что они тебя еще и учили петь. Чтобы где-то свинговал, где-то не торопился. Мы собирались у кого-то дома и слушали магнитофонные записи, например, Синатру. После чего разбирали и анализировали отдельные ходы, всю запись. Это была очень хорошая школа.
В 1975 году я поступил в Гнесинское училище. Там открылось эстрадно-джазовое отделение. В первом наборе нас было всего трое. Был Женя Фионов – баритон. Вот он пел в стиле Муслима Магомаева. И еще один - Леонид Прочухан, мой старый товарищ по училищу. У Лени интересная судьба. Отец – украинец, контрабасист, мать – армянка из Баку. Какое-то время жили в Ереване. Но потом родители развелись, и Леня с мамой переехали в Баку, где он и вырос. Леня старше меня на три года, внешне – невысокий, щупленький. Генератор идей, немного авантюрный. После училища Леня уехал на юг, работал в различных ресторанах. А когда вернулся в Москву, то видя, что я уже в «Интуристе», тоже пристроился в МОМА. Взял псевдоним – Август, который потом преобразовался в Августинский. А выступали они с одной певицей, Таней из Прибалтики. Причем очень здорово пели. Того же Тома Джонса, греческие песни, армянские, азербайджанские. В общем, все то, что тогда пели в ресторанах, что было популярным. Но дальше он не пошел, так и остался в МОМА. Много лет спустя, когда состоялся мой творческий вечер в ЦДРИ, я пригласил его на сцену. Представил публике человека, благодаря которому я стал петь (смеется).
Так вот, я думал, что будем учиться с первого курса, но нас троих взяли сразу на третий, поскольку за плечами у всех было музыкальное училище. Мира Коробкова от нас отказалась. Сказала, что нас переделать уже невозможно. В итоге по вокалу академические исполнители нам только ставили дыхание. Все остальное – это была теория. Например, музыкальную литературу нам преподавал Юрий Сергеевич Саульский. Всего учеба заняла два года, и я получил диплом – солист эстрады.

-Вы к тому времени уже жили в Москве?

Да, я получил комнату и прописку в районе Текстильщиков.

---