Валерий Колпаков
Фирма "Мелодия" Михаила Шаброва... и не только.
октябрь 20224
Худсоветы и Система.
Тема Худсоветов (ХС) на "Мелодии" затрагивается в книге Шаброва через призму их воздействия на судьбу В.Добрынина. Отношение к ним самого Шаброва в этом плане весьма показательно. Он сам, непосредственный участник этих ХС, придерживается мнения, что их отрицательное влияние на судьбу молодых авторов было не результатом субъективного отношения (конкуренции) к ним со стороны их старших товарищей, а неким идеологическим заказом политической Системы власти Советского Союза.Шабров в своей книге пишет:
-В январе 1996 года в газете «Вечерняя Москва» было напечатано интервью с Добрыниным, которое называлось «Доктор Шлягер: не надо меня лечить». Один из вопросов корреспондента газеты Юлии Александровой к Добрынину звучал следующим об-разом:
— А вас греют воспоминания о худсоветах?
На что Доктор Шлягер отвечает:
— Меня закалили худсоветы. Наша «любовь» была взаимной. У меня есть песни исторические (в том смысле, что они попадали в истории). Песня «Все, что в жизни есть у меня» десять раз не проходила худсовет...
Такая вот история, рассказанная Доктором Шлягером, в которой все правда, кроме обвинения худсоветов в том, что они «душили» творческую молодежь и его, Добрынина, в том числе. Художественные советы здесь совсем ни при чем, хотя бы потому, что они обладали всего-навсего правом совещательного голоса, то есть могли только или рекомендовать песню к записи на пластинку и для эфира, или не рекомендовать. И не более того...
Здесь отметим одно важное замечание старшего редактора и ответственного секретаря художественного совета фирмы "Мелодия" Михаила Шаброва- ХС имел право всего лишь РЕКОМЕНДОВАТЬ (или нет) песню к записи на пластинку или исполнения её в эфире. Таким образом, ХС был всего лишь инструментом редактора, который практически единолично решал, каким конкретно музыкальным материалом будет наполнена пластинка или эфирная программа. Рекомендации ХС не являлись ОБЯЗАТЕЛЬНЫМИ к исполнению: принимать их или нет, решали сами редактора.
Вот, что по этому поводу рассказывал заведующий отделами эстрадной песни Всесоюзного радио и Центрального телевидения Чермен Касаев:
-В то время существовал художественный совет музыкальной редакции радио по приему новых сочинений, в который входили маститые композиторы, поэты и просто грамотные музыканты, работники культуры. Маститые на заседания никогда не ходили, всегда участвовали только рядовые члены худсовета. Я в первый раз, вошел в состав художественного совета примерно в 1960-м году. Однажды помню, пришел Аркадий Ильич Островский и сыграл песню "А у нас во дворе". Наш художественный совет эту песню не принял - "мелкотемье". Потом вдруг она прозвучала в передаче "С добрым утром" (тогда там худсовета не было). И успех огромный! Во мне заиграло честолюбие. Как так? Мы не приняли, а песня-то хорошая! С тех пор мое отношение к художественным советам стало очень негативным.
Поэтому, когда в 1969 году я стал заведующим отделом, новые работы крупных авторов через художественный совет никогда не проводил. С мэтрами песни работа была всегда индивидуальной. Например, приходил ко мне в редакцию Марк Фрадкин, играл свою песню, мы обсуждали, кто будет исполнять, кто аранжировать и т.д. Художественный совет для меня был как средство работы с "графоманами". Хотя, конечно, официальная процедура для всех была одинаковой. В протокол заседания художественного совета записывалось, какие сочинения исполнялись, и какое решение было принято. Я сам вписывал Фрадкина в протокол, хотя на заседании он не заслушивался. Новая песня шла в эфир, а в бухгалтерию подавался счет с клавиром, на котором стояла дата выхода песни и дата протокола худсовета. Точно так же я поступал и в отношении многих других популярных авторов. И не то, чтобы я им лично симпатизировал - Бабаджанян, Пахмутова, Фельцман - это величины. Поэтому за все, что я для них делал, я мог бы отвечать где угодно. А жалобы нашему начальству писали только графоманы, и мне приходилось отписывать, что песня отклонена решением художественного совета.
Продолжим цитировать Шаброва:
... как объяснить то обстоятельство, что песню «Все, что в жизни есть у меня» слушали на худсоветах десять (!) раз? Зачем?!
В худсоветах принимали участие авторитетные и профессиональные композиторы, поэты. Они, что, с первого раза были не в состоянии оценить художественные достоинства песни? И со второго тоже? Им понадобилось собираться десять раз, чтобы понять, что «Все, что в жизни есть у меня» нормальная песня, в которой нет ничего крамольного, что она, по крайней мере, ничуть не хуже сотен других, похожих на нее песен, которые тот же худсовет ничтоже сумняшеся разрешил записывать на пластинки, транслировать в эфире.
Все дело в том, что решения художественных советов отвечали спецзаказу Системы, которой одной было известно, что советскому человеку можно, а что нельзя, что мешает, а что не мешает ему успешно строить развитое социалистическое общество, что он должен делать, а что не должен. Система старалась строго регламентировать жизнь каждого человека, приучая всех к единообразию во всем, начиная от мыслей и чувств и кончая жильем и одеждой. И надо сказать, что за долгие годы своего существования с 1917 по 1985 года, когда начался ее развал, преуспела в этом...
Так было в жизни, так было и на худсоветах, за работой которых наблюдали чиновники из идеологических министерств и ведомств. Чье слово чаще всего и оказывалось решающим в рекомендациях, принимаемых худсоветами...
В этом отрывке Шабровым предпринята попытка отвести от себя и таких, как он, популярные ныне утверждения "либеральной общественности" о классовой ненависти ХС ко всему прогрессивному в культуре СССР. Шабров с этим утверждением согласен, но отвергает свою вину в этом, ссылаясь на Систему. Аргументы, которые приводит Шабров в своей книге в подтверждении этого постулата, смехотворны и просто противоречат фактам. Ниже я ещё этого коснусь.
ХС "Мелодии" был призван отбирать лучшие песни для записи на пластинки. В его состав входили в основном авторы (композиторы и поэты) советских эстрадных песен. И вот они были очень сильно заинтересованы, чтобы в их уже сложившийся круг не проникали новые авторы, которые самим фактом своего появления автоматически несли уменьшение авторских отчислений для старожилов. По этой причине новичкам пробиться на пластинку было сложно, хотя и можно. Достаточно было иметь "подход" к редактору. И вся история творческого пути Добрынина это очень хорошо иллюстрирует.
Вот, что по этому поводу сказал Симон Осиашвили:
-Приходилось ли вам сталкиваться с произволом худсоветов?
Однажды. Когда Тухманов представлял на худсовет фирмы «Мелодия» нашу песню «Старое зеркало». Им показалась, что одна фраза чуть ли не плагиат из песни Антонова и Танича «Зеркало». И, представляете, сами члены худсовета порекомендовали какой фразой можно заменить ту, которая была в моих стихах. Конечно, это мне очень не понравилось, но пришлось подчиниться. Я тогда был практически неизвестным автором и никакого авторитета у меня не было.
А в дальнейшем претензии ко мне были только у редакторов... С другой стороны, очень жаль, что сейчас нет худсоветов. Они как минимум следили за грамотностью.
Продолжим цитировать Шаброва:
А чем могла не понравиться песня «Все, что в жизни есть у меня»? Какую в ней узрели крамолу? Она была, в первую очередь, в припеве:
«Все, что в жизни есть у меня, Все, в чем радость каждого дня, Все, о чем тревоги и мечты — Это все, это все — ты! Все, что я зову своей судьбой, Связано, связано только с тобой».
Страшно подумать, о чем мечтает и чему радуется каждый день и час так называемый лирический герой этой песни. И это в то время, когда весь советский народ борется за построение нового светлого общества и тд. и т.п. И уж совсем ни в какие ворота первое четверостишие второго запева:
«Мир не прост, совсем не прост, Но не боюсь я ни бурь и ни гроз. Не страшен холод, не страшен зной, Если со мной, ты рядом со мной».
Понятно, если бы человек пел это, говоря о Родине, о партии, естественно, коммунистической, ему можно было поверить. Но ведь в песне идет речь о человеке, да еще не известно, что из себя в жизни представляющем. «Ты — рядом со мной»! Даже смешно.
Не только пустая, но и вредная песня, подсовывающая советскому человеку, человеку-труженику, не соответствующие его устремлениям и жизненным задачам моральные ценности.
В то, что я пишу, сегодня трудно поверить, но так было и я даже не утрирую ничего.
Поверить в такое развитие событий, действительно, трудно. Да и просто невозможно, поскольку претензии эти довольно нелепы с точки зрения здравого смысла. Их цель- убедить сегодняшних читателей, что в СССР все начальники у авторов перестроечных мемуаров были идиотами, а эти авторы, как могли, боролись за все прогрессивное. Всё это -сказки. Авторы таких мемуаров тоже являлись начальниками и, если бы мы прочитали мемуары их подчиненных, то нашли бы там совершенно другой взгляд на их "борьбу".
Но вернемся к песне «Все, что в жизни есть у меня».
Почему же после такого широкого набора "крамолы" в песне, так и не стало ясно, как же она в итоге пострадала?
Если опираться на факты, то ответ будет- никак!
Песня написана была в 1976 году. В этом же году была представлена в одной из вечерних программ радиостанции "Юность". Чему я сам был свидетель. В этом же году она попала на ТВ в передачу "Театральные встречи".
 |
В следующем году эта песня вышла на гибкой пластинке
 |
В том же 1977 году эта песня была повторена на виниловом стереоминьоне.
 |
И в дальнейшем эта песня бесчисленное количество раз звучала на радио, в ресторанах, на танцах и в быту, а так же выходила на пластинках. Её "угнетаемый" композитор был сказочно богат.
Вернемся к теме ХС в изложении Шаброва:
В бытность моей работы на фирме «Мелодия» к нам на заседание художественного совета по эстраде от управления музыкальных учреждений Министерства культуры СССР, которое курировало фирму по линии репертуарной политики, регулярно приходил сотрудник этого управления Слава Зубов. Обыкновенный чиновник, каких тысячи. Средних лет. Ничем особо не примечательный. Кроме того, что у него всегда в ушах была вата. Но слышал он все хорошо, даже лучше, чем можно было себе представить. Беспартийный, хотя газеты «Правду» и «Советскую культуру», в то время тоже газету ЦК КПСС, читал постоянно, чтобы знать линию партии в области идеологического и культурного строительства, а значит, и претворять ее в жизнь...
Лично к Добрынину Зубов относился очень хорошо. И не только потому, что они были тезками. Он признавал его композиторское дарование и всячески поддерживал рекомендации худсовета к публикации песен Добрынина в грамзаписи. Однако это не мешало ему идти вразрез с мнением худсовета и накладывать вето на его решения, если он чувствовал в песне, в основном в словах, какую-то идеологическую диверсию, какую он, порой, и сам объяснить не мог. Так, например, было и с песней «Большая медведица», написанной Добрыниным и Дербеневым.
Безобидная, с теплой улыбкой песня. Все члены худсовета ее очень хорошо приняли. Она не вызвала ни одного возражения ни по музыке, ни по тексту. Против и категорически был только Зубов.
— Как вы не понимаете, — говорил он, обращаясь к членам худсовета, — эту песню ни в коем случае нельзя запускать. Вот, смотрите. Он берет листок, где напечатан текст песни, и читает: «Вечно одна ты почему? Где твой Медведь?»
— Ну, и что здесь такого? — спрашивают в полном недоумении у него.
— Как, что? — отвечает Зубов на полном серьезе. — Медведь во всем мире воспринимается как символ России.
— А причем здесь символ, если речь идет о созвездии Большая Медведица?
— Вот именно, — как-то радостно говорит Зубов. — Тогда к чему, — он опять цитирует текст, — «Но сияла и смотрелась ты совсем бы по-другому, если б твой Большой Медведь сиял поблизости»? Какой такой Большой Медведь? Нет никакого Большого Медведя, а есть образ России, Советского Союза. В подтексте этой песни космическая экспансия. Неужели непонятно?
Куда уж понятнее... Больше месяца ушло, чтобы убедить Зубова, что он ошибается, что песня не имеет никакой политической подоплеки и не бросает тень на миролюбивую политику Советского Союза, что под нее люди будут с удовольствием танцевать и отдыхать, что никаких других ассоциаций, кроме астрономических и очень личных, она ни у кого не вызовет...
Он был типичным «человеком в футляре». Впрочем, таких, как он, чиновников от культуры, идеологии и всяких прочих «от» было великое множество и главной их заботой было «как бы чего не вышло»... Задачи, поставленные Системой, по идеологическому и культурному воспитанию трудящихся масс, особенно молодежи, свято и неукоснительно выполнялись.
Так что здесь худсоветы ни при чем. Они служили для Системы удобной ширмой.
— Безобразие, — возмущается общественность, апеллируя к Системе, — такой прекрасный фильм не может дойти до массового зрителя, или почему эту песню мы не можем слышать в эфире?
— Мы сами в недоумении, — отвечает Система.
— Но художественный совет, мнению которого мы не может не доверять, принял такое решение. Профессионалам виднее. И весь гнев общественность обрушивала на худсоветы, потому что это они, ... эти музыкальные церберы, «рубали» всех неугодных.
А на самом деле неугодных «рубала» Система.
Попытка заслониться от критики в свой адрес, как представителя ХС, и все спихнуть на Систему нелепа и не правдива. В книге Шаброва нет ни одного с примера, как члены ХС выносящие решения по конкретному случаю реализовывали указания Системы. Сформулированный набор, якобы, правил заданный Системой чтобы им руководствовались члены ХС не существовал. Его никто никогда не видел. Каждый такой автор сегодня придумывает его, исходя из своего взгляда на наше прошлое. Все эти байки легко опровергаются фактами.
Приведенный выше случай с беспартийным чиновником, проводящим в жизнь линию партии, выглядит маловероятным и по сути и по упоминанию Медведя, как символа России, а не СССР, чего в Советском Союзе не было. Подобная ассоциация возникли уже после развала СССР.
И не смотря на явно фантазийный характер изложенного случая, он все рано, не подтверждает, а напротив опровергает выводы Шаброва, сделанные тут же. В приведенном случае все члены ХС пошли против решения Системы и добились её отмены. А Зубов почему-то, вопреки утверждению Шаброва, не смог наложить вето на решение ХС.
Что касается песни, то её ни разу и нигде так и не запретили. Написанная в 1984 году, она тут же вышла на пластинке, которая и сама (грампластинка) имела название "Большая медведица".
 |
Мне довелось принять участие в раскрытии "тайн советской эстрады" на одном телеканале. В числе вопросов приготовленных к одному из таких выпусков, был и вопрос касающийся запрета песни "Большая Медведица". Я изложил свой взгляд на этот случай и на еще ряд подобных и в итоге эти мои ответы не попали в окончательный вариант телепередачи.
Довольно часто приходится слышать от музыкантов, как ХС не давали хода хорошим песням. Но, я сам неоднократно просил привести в пример хоть один такой конкретный случай. Никто сделать это не смог.
Более того, сейчас при всеобщей свободе, все ретро-исполнители предпочитают исполнять только песни, когда-то прошедшие через худсоветы и ставшие известными. И не у кого в загашнике не оказалось "запрещенных" когда-то "шедевров".
А вообще, по поводу таких "воспоминаний" приведу цитату из книги "Самая лучшая сказка Леонида Филатова": "-Люди свободы шиши в кармане держали. Говорили, если бы дали развернуться. Ну, дали вам свободу, вытаскивайте, что у кого есть. Все ящики пустые. Ни у кого ничего нет... Мы увидели только человеческий мусор, пену. Тех самых "творцов", которым .... Ролан Быков настойчиво и убедительно, как врач больным, советовал:
"Хватит вам расчесывать комариные укусы, выдавая их за боевые раны".