Вокально-Инструментальная Эра (1960-1988)
www.via-era.narod.ru
Анисим Гиммерверт.
От редактора
В данном материале речь пойдет о главном редакторе Главной редакции музыкальных программ Центрального телевидения Нине Нерсесовны Григорьянц. От этого человека в самой большой степени зависело, кто из тогдашней музыкальной тусовки появится на телеэкране. В этом плане её влияние было даже большим, чем у Председателя ГТР С.Г.Лапина. Конечно, за ним было последнее слово, но он только соглашался с предложенной кандидатурой или её отвергал. А вот сами эти кандидатуру ему представлял именно Главный редактор. Правда, и ему их тоже "рекомендовали" редактора конкретных программ, но и сам ГлавРед всегда участвовал в подборе артистов для популярных и знаковых программ. Таких, например, как "Голубые огоньки" или "Песни года".
Принято считать, что выбор артистов в них происходил по письмам зрителей, на самом деле, все решала редакторская "вкусовщина". После Григорьянц главным редактором в 1976 году стал Ч.Касаев, и он на эту тему высказался прямо:
-Письма - это только предлог. Хотя мы их обязательно читали и подсчитывали даже, на всякий случай. Но если вдруг попадалось интересное письмо, если в нем была хорошая мысль, мы его обязательно цитировали. Но составляли программу совсем не по письмам. Надо было, чтобы в передаче участвовали определенные исполнители, композиторы, поэты. И мы под них мы все подгоняли.
Григорьянц стала главным редактором на ТВ в 1970 после прихода Лапина, который, как известно, сменил почти всех главных редакторов в ГТР.
По здравому смыслу, все упреки "обиженных" артистов из фильма "Список Лапина. Запрещенная эстрада" должны были достаться именно ей. Однако, прочитав большое количество материалов на эту тему, я нигде подобных упреков не встретил. Единственное упоминание, и то без фамилии, нашел в книге Л.Лещенко "Апология памяти".
Очень странно, что о таком знакомстве с "Шахиней" (прозвище Григорьянц) или, хотя бы, об каком-то общении с ней никто из артистов не упоминает.
Удивительное дело, все "неправильные" решения, очевидно, принимаемые ГлавРедом отнесены на счет Председателя и на основании этого он был заклеймен "койотом всегда готововым к прыжку". А все успехи и достижения, невозможные без Руководителя, достались его подчиненным. Которые, добивались всего, вопреки...
Ровно так же, Хрущев поступил в отношении Сталина, когда в 50-е годы переписал историю Великой Отечественной войны. Там все успехи и достижения достались Генералитету и лично Хрущеву. А все ошибки и неудачи свалили на Сталина.
Валерий Колпаков (ноябрь 2022).
 |
Полностью ее должность называлась так: «Главный редактор Главной редакции музыкальных программ Центрального телевидения», в просторечии — музыкальной редакции. Эту должность она занимала первую половину 70-х годов прошлого столетия. Но вопреки принятому в Гостелерадио СССР правилу, слово «главный» применительно к ней следовало бы писать с большой буквы. Как и слова — «человек», «личность»...
Таких, как она, не было в истории нашего телевидения. И уверен, уже не будет никогда. Она не дожила немногим более месяца до 85-летия. Ушла, оставив глубокий след в душах тех, кто пережил ее — Человека, Личность, своего Главного редактора.
...Серый, слякотный, совсем не весенний апрельский день 1957 года. И такой же мрачноватый с виду Дом звукозаписи на улице Качалова. Взяв пропуск, поднимаюсь на 4-й этаж. И иду, вернее бреду по длинному коридору, который упирается в квадратное, залепленное серым светом окно. Ноги — как ватные. Куда меня несет? Зачем? Ведь ничего не выйдет, кому нужен мой рассказ? Это же — радио, слушают — миллионы!
Моя Голгофа была последней комнатой в этом нескончаемом коридоре. Но то, что произошло далее, запомнилось на всю жизнь. Я вхожу в комнату, и первое, что бросается в глаза, массивный, словно бабушкин комод, магнитофон с двумя потертыми «блинами», аккуратно прибранные столы с аккуратно сложенными папками. В комнате — тихо и пусто, только за одним из столов сидит молодая женщина — черноволосая, с короткой стрижкой, черными большими глазами. Она посмотрела на меня, все поняла и сказала ободряюще:
— Это вы звонили? Ну, давайте, я почитаю. А вы — присядьте.
И улыбнулась. Я протянул ей рассказ «Соната “Аппассионата”», основанный на широко известном в советские времена факте, и в то же время являющийся плодом моей фантазии. Закончив читать, она посмотрела на меня и сказала уверенно и неторопливо:
— Что же, спасибо. Мне нравится, хороший рассказ... Подумайте, что бы еще для нас написать. А если есть готовое — приносите...
И не знал я, что это был первый разговор из тех, что сложатся потом в 46 лет дружбы с ней — и восхищения ею. Нина Нерсесовна Григорьянц, однако, не была главной в отделе музыкально-образовательных передач, в который я попал. Первым лицом была Римма Иосифовна Генкина. В те годы ее отдел был, пожалуй, ведущим в музыкальной редакции Всесоюзного радио. После войны победители потянулись не только к отвоеванному хлебу, но и к зрелищам — искусству. На первом месте стояла музыка, которая еще не так давно была оттеснена сводками Совинформбюро. Радио по-прежнему пользовалось всенародной любовыо. Звучали песни, и какие песни! Но то был «штучный товар», а не ширпотреб, как ныне. Они распевались страной, и в то же время города, села, рабочие поселки и даже аулы тянулись к классике — музыка уводила от воспоминаний о страшной войне...
 |
Истинная красота завораживает, когда становится доступной. Все, что происходило в эти годы в отделе Генкиной, было подчинено «воле народа» и называлось словом длинным, но куда как точным — «просветительство». Тон во всех начинаниях задавала сама Римма Иосифовна, женщина немногословная, закрытая для посторонних. За ее улыбкой пряталась и некоторая жесткость — хлебнула она в годы репрессий после ареста мужа. Но глубоко сидела в ней доброта, соединенная с музыкой. Консерваторская ученица Нейгауза могла стать пианисткой. Но ее учителями были еще Алынванг и Цуккерман, и она избрала стезю просветительства. Идя всю дальнейшую жизнь по этой стезе, и на радио ей не было равных.
Что только не уходило с редакторских столов в этой комнате в эфир — через студии и аппаратные! Музыкальные радиопостановки и новеллы, очерки о композиторах и исполнителях, беседы о музыке. Монографические радиопостановки — Моцарт и Григ, Бородин, Бетховен и Глинка, новеллы — о Чайковском и Рахманинове, Прокофьеве и Мясковском, Лядове и Кабалевском, всех не припомнить. А «Беседы о музыке» велись с такой задушевностью, будто проходили за чашкой чая под большим, купленным еще до войны, абажуром...
Были еще Радиоуниверситет музыкальной культуры, радиоальманах «Музыкальный час для молодежи». Позже его сменила «Музыка вокруг нас». 60 минут этой передачи в самое слушаемое время, в 19 час. 30 мин. по первой программе пролетали мгновенно. Аудитория объединяла все возрасты. Передачи отдела бесследно не исчезали, и не благодаря повторам, а тому гигантскому количеству писем, которыми покрывались редакторские столы. Безответными они не оставались, с улицы Качалова письма шли чуть ли не каждому адресату. Часто завязывалась переписка. Мне уже доводилось писать о той атмосфере праздника труда и праздника человеческого общения, которая царила в ту пору в музыкально-образовательном отделе, и эта атмосфера поддерживалась руководителями музыкального Радиовещания Н. П. Чаплыгиным и В. Л. Сухаревской, неизменно помогавшими тянуть незримую, никогда не исчезавшую в бурных волнах эфира нить великого дела просветительства.
Кстати, статью (Гиммерверт А. Уроки музыки Риммы Генкиной / Советская музыка. 1988. № 4.) попросила меня написать Нина Григорьянц. Она пришла на радио уже после войны, окончив ГИТИС и Музыкальное училище имени Гнесиных по классу композиции у самого Михаила Фабиановича. Попала на радио, вроде бы случайно, но оказалось, что в этом была закономерность. Генкина словно ждала ее. А присмотревшись к новому, еще неопытному редактору, сумела разглядеть в нем человека не только суперпорядочного, что было немаловажно, но еще талантливого и организованного, явно способного создавать отличные передачи.
Так родился «тандем»: Генкина — Григорьянц. И появлялись их совместные радиопостановки — «Корзина с еловыми шишками» (по рассказу Паустовского, первая работа Григорьянц на радио), а следом — «Михаил Глинка» с Юрием Любимовым в заглавной роли, затем «Бетховен» с Михаилом Астанговым, «Интернационал». Над каждой радиопостановкой работали, как в театре, — по несколько месяцев. А вокруг...
Приходили в комнату к Генкиной выдающиеся дирижеры оркестров радио — Александр Гаук и Самуил Самосуд; рядом, в других отделах, работали Сергей Баласанян, Эдуард Колмановский, Борис Чайковский, Константин Аджемов. Часто заглядывал на «радийный огонек» грузноватый Ираклий Андронников, всегда идущий быстрой и легкой походкой.
(Когда меня однажды представили ему: «Познакомьтесь, Ираклий Лаурсабович, наш молодой автор Анисим Гиммерверт». Он протянул мне руку и сказал обычное: «Очень приятно» . А далее ошеломил меня остротой:
«Анисим Гиммерверт?.. Но почему Анисим? Почему не Амадеус? Почему не Вольфганг?».)
Нина Григорьянц в руководящие кадры не стремилась, но способностями быть руководителем явно обладала и в отделе быстро стала правой рукой Генкиной, будучи к тому же сильным редактором. Путь «наверх» открывался и без ее желания; мешала, правда, излишняя скромность.
 |
И вот ей предложили нечто фантастическое — сразу, без прохождения положенных ступеней в служебной иерархии, должность заместителя главного редактора. К тому времени Григорьянц вовлекли в члены КПСС. Явно с прицелом на повышение. Я уверен, что в партию она вступила не по карьерным соображениям. Это был конец 50-х, на дворе еще стояла пока не подмороженная оттепель, низвержение Сталина открывало для страны радужные перспективы, и Григорьянц верила в то, что они осуществятся. В ней жил оптимист со светлым мироощущением. Недаром ее любимым композитором был Дунаевский.
Генкина, узнав о том, что Григорьянц пошла на повышение, одновременно обрадовалась и огорчилась. Обрадовалась потому, что первооткрывателем достоинств Нины была она, а главное, что Нина займет достойную ее должность. А огорчилась — лишившись лучшего редактора, который был всегда рядом. Они к тому времени уже были большими друзьями. Ими и оставались до последних дней жизни Риммы Иосифовны. Через много лет, уже находясь на пенсии, Нина Нерсесовна Григорьянц написала свои воспоминания, назвав их «Как помнится... Автобиографические заметки». Получился серьезный и обстоятельный труд: обладая великолепной памятью, не изменявшей ей никогда, она не забыла ни одного, сколько-нибудь существенного эпизода своей жизни в деталях. И людей, с которыми сводила не всегда благосклонная к ней судьба.
Из Воспоминаний Н .Н .Григорьянц:
«Если живет во мне ощущение того, что жизнь потрачена не зря, что делалось все же какое-то полезное дело, то живет оно в значительной мере благодаря сотрудничеству с Риммой Иосифовной, человеком колоссальной работоспособности и целенаправленности, создавшей из своего отдела поистине всесоюзный музыкальный университет, что было далеко не просто в чопорном, застегнутом на все пуговицы мундире официозного радио.
Оглядываясь на годы своей работы на радио, я, тем не менее, чувствую какое-то теплое излучение, идущее оттуда до сей поры. В специфической, не самой радостной обстановке тех лет, там, в Доме звукозаписи на улице Качалова, располагался своеобразный оазис музыки, творчества и человеческой доброжелательности. Или, может быть, как и всем старикам, мне свойственно идеализировать время молодости?»
Это написано на рубеже 90-х. Нине Нерсесовне шел 74-й год. Но она была еще крепка, глухота, которая неотвратимо надвигалась, пока еще только давала о себе знать, и стариковской палочки не было в ее руке, когда она выходила из дома. И как это свойственно людям в любом возрасте, вспоминала то светлое, что было когда-то в ее жизни, начисто «забыв» черные дни. А их было много.
Она пришла на радио в то время, когда закончилась сталинская атака на «космополитов». Как говорила мне о тех годах Тереза Рымшевич, многолетний редактор передачи «Встреча с песней», мы приходили на работу и не знали, кто сегодня будет уволен, а кому выпадет дорога в «казенный дом».
Из Воспоминаний Н. И .Григорьянц:
«Рядом с пятиэтажным зданием Дома звукозаписи, где мы работали, на другом углу переулка, находилось двухэтажное здание особняка Берии, окруженное глухим забором. Окно коридора нашего 4-го этажа выходило на этот особняк. Оно было забрано металлической решеткой. В редакционных комнатах обычно бывало многолюдно и шумно, и редакторы выходили с авторами в этот коридор. Однажды там у окна стоял Колмановский с кем-то из поэтов. Внезапно в коридоре появился хмурый человек в военной форме. Он потребовал у них паспорта, молча заглянул в соседние комнаты, в том числе к нам, и ушел, ничего не сказав и оставив всех в тягостной растерянности. Через какое-то время паспорта вернули, и поэт смог уйти, но чувство страха осталось. А у окна поставили диван, чтобы нельзя было около него стоять...»
Вскоре последовал очередной сталинский «налет» — «Дело врачей». Белый халат врача-«убийцы» виделся доверчивым массам на каждом еврее. Над Генкиной повис Дамоклов меч, она могла быть уволена — еще и беспартийная, и жена репрессированного. Но работник она была «кадровый», с 1931-го года на радио, а значит, многократно проверенный. К тому же у нее была защита — русские композиторы-классики в ее передачах, которые и понятия не имели о политике. К Григорьянц претензий не было — армянка.
Из Воспоминаний Н. Н. Григорьянц:
«После того, как было покончено с Берией, и из газетных полос и передач радио начал исчезать Сталин, мы словно почувствовали, как ослабли невидимые нити, скорее, канаты, державшие нас в строгой упряжке...»
Но упряжка оставалась и далее, вожжи правящего «кучера» время от времени натягивались, особенно после очередного пленума ЦК по идеологии. Свои «кучера» — председатели — были в Комитете по радиовещанию — так называлось будущее Гостелерадио. Они часто менялись, каждый забывался сразу, как только исчезал из своего кабинета. Но в самом начале 70-х радиотелевизионные вожжи попали в руки нового «кучера», который вернул в души людей забытый страх. Будто сам Сталин встал из могилы и ходил по коридорам Дома звукозаписи на улице Качалова, ТВ в Останкино («телеящики» к тому времени уже давно светились чуть ли не в каждом доме) и в светло-коричневом здании — «дредноуте» с мачтами- антеннами на Пятницкой, где находился Телерадиокомитет. В музыкальной редакции радио вскоре не стало ни Чаплыгина, ни Сухаревской, которых новый председатель отправил на пенсию. Это был Сергей Георгиевич Лапин.
Генкина понимала, что эта участь не минует и ее, она сделала шаг ей навстречу, подав заявление об уходе. И ушла, как всегда независимая, гордая. А ее отдел по прошествии некоторого времени был ликвидирован. Оказалось, просветительскую нить легко оборвать, слишком тонка она и не терпит прикосновения грубых рук.
Нина Григорьянц к тому времени уже более 10 лет была заместителем главного редактора музыкальной редакции, но не радио, а телевидения. Однако, уйдя из отдела, Генкина с ним не рассталась. Отдел все же собирался, теперь уже не за рабочими столами в Доме звукозаписи, а в квартире на Фрунзенской набережной, за праздничным столом. В дни рождения Риммы Иосифовны сюда приходили все, кто видел в этой пожилой, сразу как-то сдавшей женщине свою мать и своего друга. Среди них всегда была Нина Григорьянц...
 |
Шаболовка, милая сердцу каждого старого телевизионщика — с крохотным садиком неподалеку от входа, студийными зданиями-невеличками и редакторским корпусом, похожим на современную пятиэтажку. И наконец, с персонажем из сказки — вытянутым до облаков гигантским пауком-телебашней. Слово «Шаболовка» — символ телевидения середины прошлого века.
Тесные, душные летом редакционные комнатки. В одну из них из кабинета в Доме звукозаписи переехала Нина Григорьянц, посланная сюда для «укрепления руководства» начавшей набирать обороты музыкальной редакции.